Она лишь уставилась на меня в ответ без выражения, с затуманенными глазами. Я задумалась: интересно, сколько ей лет? С виду она была моего возраста, а по поведению могла сойти за двенадцатилетнюю.
– У вас в машине есть места? – спросила меня австралийка приглушенным тоном. – Если вы вдвоем направляетесь обратно в Эшленд, я бы поехала с вами.
– Мы идем пешком, – ответила я и встретила ее непонимающий взгляд. – У нас только рюкзаки. Мы просто оставили их у озера.
– На самом деле мы действительно идем в Эшленд, – добавила Стейси. – Но нам понадобится около двенадцати дней, чтобы туда добраться, – и мы вдвоем рассмеялись, хотя к нам никто не присоединился.
Спустя пару минут все они погрузились обратно в грузовик и были таковы, а мы со Стейси пошли назад по тропе к Тоуд-лейк. К нашему возвращению обе парочки уже сидели рядом с Рексом, и мы вернулись на маршрут все вместе, хотя спустя совсем немного времени я уже стала замыкающей, прихромав в лагерь перед самыми сумерками, поскольку меня тормозило катастрофическое состояние ног.
– Мы даже не думали, что ты до нас доберешься, – сказала Сара. – Мы думали, ты уже где-то разбила лагерь.
– Ну вот, а я здесь, – ответила я, чувствуя себя уязвленной, хотя понимала, что она хотела всего лишь посочувствовать моим больным ногам. Пока мы пили и рассказывали друг другу разные истории в Касл-Крэгз, Сэм как-то раз пошутила, что на тропе мне надо было дать кличку «Ходячая Невезуха», после того как я поведала им обо всех своих неприятностях на маршруте. В то время я над этим посмеялась: мне казалось, что Ходячая Невезуха – вполне подходящее прозвище; но быть ею мне отнюдь не хотелось. Мне хотелось быть несгибаемой – круче только яйца, выше только звезды – королевой амазонок.
Утром я поднялась раньше остальных, потихоньку смешала в котелке заменитель молока с холодной водой, слегка заплесневевшей гранолой и изюмом. Меня разбудил еще один сон о снежном человеке, почти точь-в‑точь такой же, как и два предыдущих. Завтракая, я поймала себя на том, что старательно прислушиваюсь к звукам, раздававшимся среди все еще темных деревьев. Я пошла вперед раньше, чем остальные успели хотя бы вылезти из своих палаток, довольная тем, что получила фору. Какой бы я ни была истощенной, медлительной и измученной больными ногами, какой бы я ни была невезучей, я держалась наравне с остальными – с людьми, которых считала настоящими дальноходами. Прохождение 27–30 километров в сутки, изо дня в день, стало для меня делом чести.
Час спустя я услышала чудовищный треск среди кустов и деревьев сбоку от тропы. Я застыла на месте, не зная, то ли завопить, то ли хранить молчание. И ничего не могла поделать: как ни глупо, тот мужчина в маске бигфута из снов снова и снова мелькал в моих мыслях.
– А-а-а! – завопила я, когда волосатое животное материализовалось прямо передо мной на тропе, настолько близко, что я почуяла его запах. Медведь, осознала я мгновением позже. Его взгляд равнодушно скользнул по мне, прежде чем он фыркнул, развернулся и потрусил на север по тропе. И почему это они всегда бегут именно в том направлении, куда иду я?!
Я выждала несколько минут, потом пошла дальше, осторожно выбирая путь, выкрикивая во всю мочь строчки из песен.
– «Я мог бы выпить всю тебя-а-а-а и не свалиться с но-о-ог!» – тянула я громко.
– «Она – машина, что летит к своей мечте, и свой мотор всегда содержит в чистоте!..» – хрипела я.
– «Чашку чая в маленькой чайной молча выпьем пополам с тобой!» – щебетала я.
Сработало. Я больше не нарвалась на медведя. Или на бигфута.
Вместо этого я набрела на то, чего действительно следовало бояться: на широкий язык обледенелого сверху снега, накрывшего тропу под углом в сорок градусов. Несмотря на жару, еще не весь снег стаял с северных склонов. Я видела то место, где язык заканчивался. В сущности, я могла бы добросить туда камень. Но я не могла сделать то же самое с собой. Я должна была пройти через него. Я бросила взгляд вниз с горы, следя за очертаниями снега, пытаясь понять, что будет, если я поскользнусь и съеду по нему. Он заканчивался далеко внизу возле кучи острых валунов. А за ними была только пустота.
Я начала пробираться вперед, при каждом шаге вбивая в снег ботинки, опираясь на лыжную палку. Вместо того чтобы ощущать себя на снегу увереннее, учитывая опыт, полученный в Сьерре, я чувствовала себя более слабой, лучше осознавая, что может пойти наперекосяк. Один ботинок соскользнул, нога ушла из-под меня, и я упала на руки; снова медленно поднялась, стоя на полусогнутых. Я упаду, мелькнула мысль в голове. Я застыла на месте и стала смотреть вниз, на валуны подо мной, представляя, как я мчусь по насту и врезаюсь в них. Обернулась к тому месту, с которого начала свой путь, потом к тому, куда я шла. До них обоих было примерно одинаково далеко. И я заставила себя идти вперед. Опустилась на четвереньки и проползла остаток пути по снегу, ноги мои неудержимо дрожали, палка, лязгая, волочилась позади, свисая с моего запястья на розовой нейлоновой петельке.
Добравшись до тропы на другой стороне, я чувствовала себя глупой, слабой и жалкой. Уязвимость, которую я ощущала, не могла сравниться ни с чем из того, что было со мной на маршруте прежде. Я завидовала парочкам, которые могли опереться друг на друга, Рексу и Стейси, которые с такой легкостью стали походной парой, – когда Рекс сойдет с маршрута в Сейед-Вэлли, Стейси там же встретится со своей подругой Ди, чтобы пройти через весь Орегон вместе с ней. Но я всегда буду одна. И зачем? Какой смысл в этом одиночестве? «Я не боюсь», – сказала я, повторяя свою старую мантру, чтобы успокоить разум. Но произнесение ее вслух уже не оказывало такого действия. Может быть, потому, что теперь это было уже не совсем правдой.
Может быть, теперь я уже зашла достаточно далеко, чтобы мне хватало смелости бояться.
Остановившись в тот день на обед, я медлила, пока остальные не нагнали меня. Они сказали, что повстречали местного егеря, который предупредил их о лесном пожаре к западу и северу, поблизости от Хэппи-Вэлли. Пожар еще не добрался до МТХ, но он велел им не терять бдительности. Я дала им всем уйти вперед, сказав, что нагоню их к вечеру, и двинулась дальше одна в послеполуденной жаре. Пару часов спустя набрела на источник на совершенно идиллической лужайке и остановилась, чтобы набрать воды. Это было такое красивое место, что не хотелось уходить. Я сидела, болтая ногами в воде, пока не услышала приближающийся перезвон колокольчиков. Я едва успела вскочить на ноги, и тут из-за поворота показалась белая лама, мчавшаяся ко мне во весь опор с зубастой ухмылкой на морде.
– А-а-а! – завопила я, точно так же, как когда увидела медведя, но все же протянула руку и ухватилась за поводья, свисавшие с недоуздка – старая привычка времен детства, проведенного в обществе лошадей. На ламе было седло, увешанное серебряными колокольчиками, очень похожее на тот пояс, который был на женщине, встреченной мною у Тоуд-лейк. – Тихо, тихо, – говорила я ламе, стоя возле нее, босая и ошеломленная, не понимая, что делать дальше.
