Я прошла всего несколько шагов и увидела того мужчину с повязкой на голове, с которым мы познакомились возле Тоуд-лейк. Он сидел на обочине, там же, где я видела его в прошлый раз, и на земле перед ним по-прежнему стоял стаканчик из-под кофе и картонка с надписью от руки.
– Я ухожу, – сказала я, подходя к нему.
Он поднял взгляд на меня и кивнул. Похоже, он так меня и не помнил, ни по встрече возле Тоуд-лейк, ни по той, которая случилась два дня назад.
– Мы встречались, когда ты собирался устраивать собственное Радужное сборище, – напомнила я. – Я была там с другой женщиной по имени Стейси. Мы разговаривали.
Он снова кивнул, потряхивая мелочь в кофейном стаканчике.
– У меня здесь есть кое-какие продукты, которые мне больше не нужны, так что если хочешь, забирай, – сказала я, ставя рядом с ним пластиковый пакет.
– Спасибо, крошка, – проговорил он, когда я развернулась, чтобы идти дальше.
Я остановилась и обернулась.
– Эй, – окликнула я его. – Эй! Эй! ЭЙ! – я кричала, пока он снова не посмотрел на меня – Не называй меня крошкой!
Он сложил вместе ладони, словно собирался молиться, и поклонился мне вслед.
16. Голубая глубина
Кратерное озеро некогда было горой. Гора Мазама – так ее называли. В целом она похожа на ту цепь спящих вулканов, мимо которых мне предстояло идти по МТХ в Орегоне: Маклафлин, Три Сестры, Вашингтон, Трехпалый Джек, Джефферсон и Худ. Только она выше их всех – приблизительно 3657 метров. Гора Мазама взорвалась около 7700 лет назад в катастрофическом извержении, в сорок два раза мощнее, чем то, которое обезглавило гору Святой Елены в 1980 году. Это было самое крупное извержение вулкана в Каскадном хребте за последний миллион лет. После разрушения Мазамы пепел и магма покрывали сплошным ковром весь ландшафт на 800 тысячах квадратных километров – практически весь Орегон, дотягиваясь до канадской провинции Альберта. Люди из индейского племени кламат, которые наблюдали этот взрыв, решили, что происходит яростная битва между Ллао, духом подземного мира, и Скеллом, духом небес. Когда битва окончилась, Ллао был низвергнут обратно в подземный мир, а гора Мазама превратилась в пустой котел. Кальдера – вот как это называется, своего рода гора, вывернутая наизнанку. Гора, у которой вырвали сердце. Медленно, на протяжении сотен лет, эта кальдера заполнялась водой, собирая орегонские дожди и тающие снега, пока не превратилась в Кратерное озеро. Это озеро – самое глубокое в Соединенных Штатах и одно из самых глубоких в мире (более 580 метров).
Я немного разбиралась в озерах, поскольку была родом из Миннесоты. Но, выходя из Эшленда, я не могла даже представить себе, что́ увижу возле Кратерного озера. Оно будет похоже на озеро Верхнее, полагала я, то самое, рядом с которым умерла моя мать, уходящее своей голубой безбрежностью за горизонт. В моем путеводителе было сказано лишь, что, когда я брошу первый взгляд вдаль с его берега, вздымавшегося на 275 метров выше поверхности озера, я «не поверю своим глазам». Теперь у меня был новый путеводитель. Новая библия. «Маршрут Тихоокеанского хребта, часть II: Орегон и Вашингтон». Купив эту книгу в магазине в Эшленде, я оторвала последние сто тридцать страниц, потому что часть, посвященная Вашингтону, была мне не нужна. В свой первый вечер за пределами Эшленда я пролистала его, прежде чем лечь спать, читая кусками. Точно так же, как читала путеводитель по Калифорнии в свою первую ночь на МТХ.
В первые несколько дней похода после Эшленда я пару раз видела на южном горизонте гору Шаста. Но в основном шла по лесам, из которых почти ничего не было видно. Орегонскую часть МТХ походники часто называют «зеленым туннелем», потому что на этом отрезке тропы открывается гораздо меньше панорам, чем на калифорнийском. У меня больше не возникало чувства, что я угнездилась на вершине, глядя на все сверху вниз. Было как-то странно, что невозможно оглядеться по сторонам. Калифорния изменила мой способ видения, но теперь Орегон снова его изменил, значительно сузив. Я шла по лесам из благородных и дугласовых пихт, проталкиваясь по берегам озер, поросших кустарником, через траву и высокие камыши, которые временами скрывали от глаз тропу. Потом их сменили гигантские деревья и участки вырубок, заполненные пнями и древесными корнями, подобные тем, что видела несколько недель назад. Весь день я блуждала среди этого древесного мусора, и прошел не один час, прежде чем я снова вышла на мощеную дорогу и отыскала тропу МТХ.
Погода была солнечной и ясной, но воздух дышал прохладой. Становилось все холоднее с каждым днем, пока я продвигалась по окрестностям озера Скай, где высота маршрута составляла более 1830 метров. Теперь я шла по гребню, усыпанному вулканическими камнями и валунами, и время от времени передо мной открывались захватывающие дух виды – озера и раскинувшиеся вдали земли. Несмотря на солнце, казалось, что сейчас утро раннего октября, а не полдень середины августа. Чтобы не замерзнуть, приходилось постоянно двигаться. Если я останавливалась больше чем на пять минут, пот мгновенно леденел на спине моей футболки, обжигая холодом. С момента выхода из Эшленда несколько дней я не видела никого, потом встретила нескольких походников, которые пересекали МТХ по множеству извилистых троп, поднимавшихся в горы от раскинувшихся внизу озер. Но большую часть времени шла одна, что было не так уж необычно для МТХ, однако из-за холода маршрут казался еще более пустынным. Ветер над головой шумел ветвями деревьев, затенявших тропу. Стало холодно, даже еще холоднее, чем в снегах над Сьерра-Сити, хотя я лишь временами замечала крохотные островки снега то тут, то там. Я осознала, что шесть недель назад горы только-только начинали готовиться к лету, а теперь, каких-то полтора месяца спустя, лето в них уже заканчивалось, и они готовились к осени.
Однажды вечером я остановилась на ночевку, содрала с себя пропотевшую одежду, натянула все остальное, что у меня было, и быстро приготовила себе ужин. Как только его съела, забралась в спальный мешок, продрогшая до костей, слишком усталая даже для чтения. Я лежала, свернувшись в позе эмбриона, натянув шапку и перчатки, и не могла сомкнуть глаз всю ночь. Когда солнце наконец встало, градусник показывал –3, и моя палатка была покрыта тонким слоем снега. Вода в бутылках замерзла, хотя они и лежали в палатке рядом со мной. Сворачивая лагерь, жуя протеиновый батончик вместо обычной утренней гранолы, смешанной с заменителем молока, я снова стала думать о матери. Она уже несколько дней маячила в моих мыслях, все время с тех пор, как я вышла из Эшленда. И теперь, наконец, в тот день, когда выпал снег, ее присутствие ощущалось здесь несомненно.
Было восемнадцатое августа. Ее день рождения. Если бы она дожила, ей в этот день исполнилось бы пятьдесят.
Она не дожила. Ей не исполнилось пятьдесят. Ей никогда не будет пятьдесят, думала я, идя дальше под холодным и ярким августовским солнцем. Если бы только тебе исполнилось пятьдесят, мама, если бы! – думала я с возрастающей яростью, прокладывая себе путь сквозь кусты. Я просто кипела от ярости из-за того, что мама не дожила до своего пятидесятого дня рождения. Меня переполняло осязаемое желание ударить ее по лицу.
