– Вряд ли сейчас подходящий момент… собственно, наверняка неподходящий, обсуждать дальнейшее трудоустройство этого человека. Всем понятно, что его взяли по указанию администрации. Будь любезен, Уинти, при первой же возможности поставь в известность администрацию, что я намерен, если только Гарри Гроува не уберут с этой роли, разорвать контракт. Формальностями займутся мои агенты.
В нормальных обстоятельствах теперь ему полагалось бы устроить величественный исход. Найт беспокойно посмотрел на двери, на лестницы и, в качестве альтернативы, плюхнулся на викторианское канапе
[51], которые Джереми расставил по верхнему фойе. Потом принял благородную позу, но было ясно, что он зашипит, стоит его только тронуть.
– Дорогой Перри, дорогой Уинти, – сказал он. – Пожалуйста, примите мои слова всерьез. Мне очень, очень, очень жаль.
Перри и Моррис осторожно обменялись взглядами. Джереми, который с самого начала отличался унылым видом, тяжело вздохнул.
– Прошу тебя, Марко, нельзя ли обсудить это чуть позже? – поморщился Перегрин. – Вчерашнее ужасное происшествие – тяжкая ноша для нас. Я соглашусь со всем, что ты можешь сказать о Гарри. Он ужасно ведет себя, и при нормальных обстоятельствах его давным-давно турнули бы. Если это не прекратится, я поговорю с Гринслейдом, а если он не сможет помочь, я… я сам пойду к Кондусису и заявлю, что не в силах больше терпеть его протеже. Но пока что, Марко, пожалуйста, имей терпение.
Маркус повел рукой. Жест получился изящный и многозначительный, он мог означать и согласие, и высокопарность, и непримиримую ярость. Актер уставился в потолок, сложив руки на груди и положив ногу на ногу.
Уинтер Моррис взглянул на Перегрина, закатил глаза и еле заметно покрутил головой.
Из офиса вышел инспектор Фокс и объявил, что если мистер Джереми Джонс свободен, то суперинтендант Аллейн просил бы его уделить ему время.
Перегрин, проводив товарища взглядом, ощутил укол неясной тревоги.
Джереми остановился у самой двери. Аллейн попросил его присесть и предложил сигарету.
– Спасибо, я перешел на трубку.
– Я тоже. Курите, если хотите.
Джереми достал трубку и кисет с табаком.
– Я хотел повидаться с вами, – начал Аллейн, – по вопросу, который вполне может оказаться не относящимся к делу. В таком случае прошу меня простить. Ведь это вы делали декорации для спектакля?
– Да.
– Позвольте выразить вам свое восхищение! Поразительно, как удается передать суть и характер пьесы в декорациях таким образом, чтобы фон не становился назойливым.
– Увы, часто становится.
– Только не в вашем спектакле!.. Вы с Джеем делите квартиру, да? Полагаю, вы и работаете вместе?
– О да, – сказал Джереми и, почувствовав, что получилось двусмысленно, добавил: – С отличным результатом.
– Мне сообщили, что у вас доля в милом магазине на Уолтон-стрит и что вы эксперт по историческим костюмам.
– Громко сказано…
– Так или иначе, костюмы и реквизит для спектакля создавали вы?
– Да.
– Например, перчатки. – Аллейн поднял со стола «Таймс». Под газетой на блокноте Уинтера Морриса лежали перчатки из спектакля.
Джереми молчал.
– Удивительно точные копии. И, конечно, я видел, как вы выкладывали настоящую перчатку и документы на бархатный мольберт и убирали в сейф. В то утро в театре, полгода назад. Я там был – помните, наверное.
Джереми чуть приподнялся с кресла, но взял себя в руки.
– Верно, – сказал он.
Аллейн достал из открытого саквояжа сверток из китайской шелковой бумаги, положил на стол рядом с Джереми и аккуратно развернул. Открылась маленькая, сморщенная, покрытая пятнами перчатка, с вышивкой и бахромой.
– Это она? – спросил Аллейн.
– Я… да, – сказал мертвенно-бледный Джереми.
– Перчатка, которую вы поместили на бархатную подложку с двумя документами и накрыли листом полиэтилена, прикрепленного чертежными кнопками с бархатным покрытием?
– Да.
– А потом через панель на стене балкона вы поместили всю подставку внутрь сейфа, прекрасно устланного золотистым шелком. Вы воспользовались выключателем, который открывает дверцы в стене фойе. Они раздвинулись, и внутреннее освещение загорелось за стеклянным окном сейфа. Потом вы захлопнули заднюю дверь и повертели диски замка. А Перегрин Джей, Уинтер Моррис, Маркус Найт, юный Тревор Вер, мисс Дестини Мид и мисс Эмили Данн стояли вокруг, как вы предложили, в верхнем фойе и на заглубленной площадке, и как один восхищались результатом. Верно?
– Ну, вы же сами там были.
– Как я уже вам напомнил, я стоял на балконе и присоединился к вам, когда вы поправляли экспонаты. – Аллейн выждал несколько секунд и, не дождавшись ответа, продолжил: – Вчера ночью экспонаты и бархатная подложка с прозрачным покрытием были найдены в центральном проходе партера, недалеко от места, где лежал мальчик. Я доставил перчатку сюда и очень тщательно ее изучил.
– Я знаю, – кивнул Джереми, – что вы собираетесь сказать.
– Я так и думал. Сначала меня немного смутил запах. У меня острый нюх, очень полезный для моей работы, и я учуял что-то необычное в аромате древности, если так можно выразиться. Легкий аромат столярного клея и краски – запах другой профессии, возможно, въевшийся кому-то в руки.
Джереми сжал пальцы. На ногтях оставались каемки, как у Тревора – но только не от бархатных ворсинок.
– Так что сегодня утром я взял лупу и занялся перчаткой всерьез. Вывернул ее наизнанку. Кощунство, скажете вы. Я понял, что перчатка, несомненно, очень старая и когда-то подвергалась починке, и украшена заново. А потом, с изнанки тыльной стороны, где вся вышивка… смотрите, я покажу.
Он вывернул манжету перчатки.
– Вам видно? Прихвачен стежком накрепко и очень ловко. Один волос, человеческий и – несомненно – рыжий.
Аллейн помолчал.
– Эта копия куда лучше, чем реквизитные перчатки – а они очень хороши. Прекрасная работа. – Он посмотрел на Джереми. – Зачем вы это сделали?
III
Джереми сидел молча, глядя на сцепленные пальцы и чуть покачивая морковной шевелюрой. Аллейн заметил, что два волоска упали на плечи замшевой куртки.
– Я клянусь, это никак не связано ни с Джоббинсом, ни с мальчиком.
– Давайте посмотрим.
– Пожалуйста, можно позвать Перри?
Аллейн подумал и кивнул Фоксу, который вышел за дверь.
– Пусть лучше услышит сейчас, – сказал Джереми.
