– Четверть века, – подтвердил Перегрин, принимая ключи.
– Точно. Я тогда был ребенком. Дорогу найдете, мистер… э-э… Джей?
– Спасибо, доберусь.
– Это вам спасибо, сэр! – отозвался клерк с неожиданным почтением, хотя и выражая всем своим видом полное неверие в то, что Перегрин станет их клиентом. – Ужасная погода. Не забудете вернуть ключи?
– Не сомневайтесь, – ответил Перегрин почему-то голосом комика Робертсона Хэа.
Уже у двери он услышал голос клерка:
– Кстати, мистер… э-э… Джей. Будьте поаккуратнее. Под ноги глядите. Особенно на сцене. Там значительные повреждения.
– Благодарю. Я буду осторожен.
– Дыру прикрыли, но уже давно. Прямо колодец, – добавил клерк, пристально изучая свой палец. – Как-то так. Будьте аккуратнее.
– Буду.
– И я… э-э… не отвечаю за то, что вы там найдете. Туда ведь бродяги забираются. То и дело. Один там умер с год назад.
– Ох…
– Вряд ли это повторится.
– Надеюсь.
– Ну, тут уж мы ничего не могли поделать, – строго сказал клерк. – И как они вошли? Наверное, окно выбили. За всем ведь не уследишь.
– Это верно, – согласился Перегрин и вышел вон.
Дождь лил стеной. Брызги от асфальта стучали в окна и двери; дождь лупил по зонтику так, что казалось, сейчас его сломает. Под гребенчатым в капельках краем зонта виднелась Темза, в оспинах и рябая. Народу на улице было немного. Мимо натужно ползли фургоны на низкой передаче. Здания вокруг стояли непонятные: были ли это склады или конторы владельцев пристаней? Синий фонарь вдали освещал вход в Управление речной полиции. Перегрин миновал дверь с аккуратной вывеской «Управление лондонского порта», потом еще одну со старинной надписью: «Компания речного флота. Неустойки за простой. Причальный сбор. Справки».
Улица резко повернула вправо и пошла параллельно реке. Перегрин поднял зонтик, и перед ним, словно за поднятым занавесом, возникло строение. Дождь внезапно прекратился, тучи разошлись. Подсвеченный солнечными лучами, между пабом «Приятель речника» и расчищенным после бомбежки участком стоял высокий, квадратный и нелепый театр «Дельфин».
Перегрин представил, как сотню лет назад, при свете дня лодочники и барочники, судовые торговцы, деловые господа, моряки дальнего плавания и приречная чернь смотрели на «Дельфин». Разглядывали хлопающие флаги, восхищались кариатидами с деликатно позолоченными локонами и сосками. Мистер Адольф Руби, тот самый Адольф Руби, стоял здесь, на Уорфингерс-лейн, заложив большие пальцы в проймы жилетки, – сигара в одну сторону, шляпа в другую – и не сводил восхищенных глаз со своего дворца незамутненного развлечения. «Ох, ох, – подумал Перегрин, – и теперь я стою здесь, только, увы, не в лакированных ботах мистера Руби. И кариатиды смотрят на меня совершенно равнодушным взглядом».
Они действительно смотрели – по две с каждой стороны портика, ниже талии благопристойно прикрывшись завитушками. На закопченных головах и руках покоился милый балкон с коваными перилами; хотя гипсовая листва отделки местами пострадала, кариатиды оставались в хорошей форме. Безудержная фантазия Перегрина счистила слой сажи и восстановила элегантную вывеску: два игривых морских млекопитающих поддерживают над портиком сияющие позолотой буквы «Театр “Дельфин”».
Минуты две Перегрин разглядывал здание с противоположной стороны улицы. Солнце теперь сияло вовсю, отражаясь от речных волн, судов и мокрых крыш; от булыжной мостовой перед театром поднимался легкий пар. В шум дня вплелись крики чаек и гудки барж.
Перегрин пересек сырой переулок и вошел в портик. Его окружили старые афиши, включая извещение агента, провисевшее здесь явно очень долго – порванное и выцветшее. Там было написано: «коммерчески ценный участок».
«В таком случае, – задумался Перегрин, – почему же он не продан? Почему ни одно дальновидное коммерческое предприятие не ухватилось за ценный участок и не отправило театр «Дельфин» в тартарары?»
Были там и другие документы прошлого. «Сенсация!» – вопил один плакат, но продолжение было оторвано, и оставалось только гадать, что обещал плакат. «Проваливай…» – было начертано мелом на одной из дверей; кто-то стер остаток надписи, заменив его более-менее предсказуемыми граффити.
Подойдя ближе, Перегрин обнаружил на фронтоне – высоко, вне досягаемости – истрепанную афишу. Такие древности ценятся знатоками, а кенсингтонские театральные лавочки мастерят из них абажуры.
«СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам!
Мистер Адольф Руби
представляет
возобновленное представ…»
Продолжения не было.
И когда же, задумался Перегрин, эти многочисленные просьбы тронули сердце мистера Руби? В восьмидесятых? Он знал, что тот дожил до последнего десятилетия века, а в лучшие годы купил, перестроил и восстановил «Дельфин», украсил кариатидами, гирляндами, морскими млекопитающими и рогами изобилия, добавив позолоты и розовой карамельности к скромной элегантности кованого железа и гладких стен. Когда он внес все эти изменения? Правда ли, что на склоне лет он продал «Дельфин»? Если да, то кому? По слухам, в начале Второй мировой здание служило складом старьевщику.
А кто хозяин теперь?
Перегрин остановился перед главным входом с замочной скважиной, к которой не составило труда подобрать нужный ключ – такой большой, что мог бы висеть на поясе тюремщика в постановках мистера Руби. Ключ легко проник в скважину, однако поворачиваться не желал. Ну вот что бы попросить у клерка масленку?.. Перегрин боролся с ключом, когда из-за спины донесся голос:
– Что, приятель, никак?
Обернувшись, Перегрин обнаружил человека в фуражке лодочника и в залоснившемся синем костюме. Голубые глаза румяного мужчины средних лет глядели с нахальным спокойствием.
– Вам надо немного старого доброго суперсредства, – произнес незнакомец с хрипотцой. Перегрин удивленно уставился на него. – Масло, говорю. Смазать.
– Да, конечно.
– А в чем вообще дело?
– Хочу осмотреться, – хмыкнул Перегрин. – К черту. Лучше через служебный вход.
– Ну-кась, позвольте.
Перегрин шагнул в сторону, и к замку встал незнакомец. Попробовал повернуть ключ, сначала деликатно, потом с усилием.
– Бесполезняк! Момент…
Он пошел прочь, пересек улицу и исчез между двумя приземистыми строениями в узком проходе, ведущем, похоже, к реке.
«Проклятье! – спохватился Перегрин. – Ключ унес!»
Два громадных грузовика с укрытыми брезентом кузовами прогрохотали по Уорфингерс-лейн мимо театра. Большие запертые двери затряслись и застучали, и на руку Перегрину посыпались куски штукатурки. «Он медленно умирает, – мелькнула страшная мысль. – “Дельфин” содрогается в агонии».
