Джереми посерел.
– Извини. Позвоню.
Перегрин принял ванну, побрился, с отвращением проглотил два сырых яйца с вустерским соусом и взялся за телефон; дозвониться мешало какое-то треньканье на линии. Было двадцать минут восьмого.
Суперинтендант Аллейн, оставив инспектора Фокса заниматься текущими делами, поехал по мосту Блэкфрайарс в больницу Святого Теренса; его проводили в палату, где лежал Тревор Вер, погруженный в таинственный мир бессознательного. Рядом с его койкой сидел констебль в форме, убравший шлем под кресло, и держал в руке блокнот. Аллейна сопровождали медсестра и старший хирург.
– Как видите, у него глубокая контузия, – сказал хирург. – Он упал на ноги, так что позвоночник ткнулся в основание черепа, и вдобавок, похоже, врезался в спинку кресла. Явных внутренних повреждений нет. Сломаны правое бедро и два ребра. Многочисленные синяки. Можно сказать, ему повезло. Как я понял, падение с двадцати футов.
– А синяк на челюсти?
– Вот тут загадка. Непохоже, что это от спинки кресла или от подлокотника. По всем признакам напоминает хороший хук в челюсть. Точно судить, конечно, не берусь. Мальчика осматривал сэр Джеймс (сэр Джеймс был патологоанатом из Министерства внутренних дел). И считает, что это похоже на удар.
– Ага. Да, он так и сказал. Думаю, бессмысленно спрашивать, когда мальчик придет в сознание?
– Боюсь, совершенно бессмысленно.
– И заодно – сколько он вспомнит?
– Как правило, события непосредственно перед происшествием стираются из памяти полностью.
– Увы.
– Для вас это все, должно быть, неприятно.
– Весьма. Еще мне хотелось бы измерить рост мальчика и длину рук.
– Его нельзя беспокоить.
– Понимаю. Но если бы приоткрыть на секундочку… Это действительно важно.
Молодой хирург недолго подумал и кивнул сестре, которая аккуратно отвернула одеяло.
– Я очень вам обязан, – сказал Аллейн через три минуты и вернул одеяло на место.
– Ну, если это все…
– Да. Большое спасибо. Не буду вас отвлекать. Спасибо, сестра. Только перед уходом поговорю с констеблем.
Констебль ждал в ногах кровати.
– Вы сюда приехали со «Скорой»? – спросил Аллейн.
– Да, сэр.
– Вам нужна смена. Вы получили инструкции от мистера Фокса по поводу ногтей мальчика?
– Получил, сэр, но только после того, как его помыли.
Аллейн шепотом выругался.
– Правда, я успел заметить… – Констебль, не моргнув глазом, достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги. – В машине «Скорой помощи», сэр. Когда его накрывали. Собирались убрать его руки под одеяло, а я заметил, что руки грязные, как обычно у мальчишек, а ногти наманикюренные. Бесцветный лак и прочее. Причем два ногтя сломаны, а под остальными какой-то красный ворс – и я вычистил его перочинным ножиком. – Он скромно протянул сложенную бумажку.
– Как ваше имя? – спросил Аллейн.
– Грантли, сэр.
– Хотите продвинуться из постовых?
– Хотелось бы.
– Правильно. Когда соберетесь подавать заявление, разыщите меня.
– Спасибо, сэр.
Тревор Вер протяжно вздохнул. Аллейн посмотрел на чуть приоткрытые глаза, длинные ресницы и пухлые губы, которые так самодовольно кривились на него в то утро в «Дельфине». Теперь это были просто детские губы. Аллейн прикоснулся ко лбу мальчика – холодному и влажному.
– А где его мать?
– Вроде бы едет.
– Не отходите от мальчика, пока вас не сменят. Если заговорит, записывайте.
– Врачи считают, он вряд ли скоро заговорит, сэр.
– Знаю. Знаю.
Появилась медсестра с накрытым подносом.
– Все-все, – поднялся Аллейн. – Ухожу.
Он поехал в Скотленд-Ярд, по дороге побаловав себя кофе и яичницей с ветчиной.
Фокс вошел в кабинет, как всегда, аккуратный, солидный и невероятно чистый. И кратко доложил последние новости. У Джоббинса близких родственников нет, однако владелица паба «Приятель речника» слышала, как он упоминал о кузене – начальнике шлюза у Марлоу. Труппа и технические работники театра опрошены и не при делах. Похоже, что осмотр театра перед запиранием замков проводился очень тщательно.
Бэйли и Томпсон закончили в театре и ничего значительного не нашли. Гримерки тоже ничего не дали, не считая записки от Гарри Гроува, которую Дестини Мид аккуратно спрятала в коробочку для грима.
– Очень откровенное послание, – чопорно произнес мистер Фокс.
– Откровенное в каком смысле?
– В смысле секса.
– А. Для нас ничего интересного?
– Нет, в смысле того, что вы имеете в виду, мистер Аллейн.
– А гримерка мальчика?
– Он в одной гримерке с мистером Чарльзом Рэндомом. Куча ужасных комиксов, в том числе американских, подпадающих под действие закона об импорте литературы для несовершеннолетних. Один комикс про очень накачанную женщину по имени Слэш, которая на самом деле вампирша. Она режет олимпийских спортсменов и оставляет на них свой знак, косую черту – слэш – кровью. Похоже, мальчишка просто сдвинулся на этом. Он написал «слэш» на зеркале в гримерке красным гримом, и тот же знак мы нашли на зеркалах туалета в фойе и на стене одной из верхних лож. С левой стороны зрительного зала.
– Бедный.
– Хозяйка «Приятеля речника» уверена, что он плохо кончит, и винит во всем мать, которая играет на гавайской гитаре в стриптиз-клубе за Мэгпай-элли. Она через раз забывает забрать сына после спектакля, и он остается один и шатается вокруг часами, говорит миссис Дженси.
– Миссис…
– Дженси. Хозяйка. Милая женщина. Оказалось, Блюитты живут не так далеко. За Табард-стрит.
– Что-нибудь еще?
– По отпечаткам. Ничего интересного. Бэйли удалось собрать аккуратные контрольные отпечатки в гримерках. Верх постамента заляпан зрителями, и почти все стерто уборщиками.
– Ничего полезного?
– В общем, нет. Можно было бы ожидать, что если мальчик действовал преднамеренно, то найдутся его отпечатки – две ладони рядом, где он толкал постамент. Однако ничего не нашли – чистая блестящая поверхность. На ковер, естественно, никакой надежды. Ребята вырезали испачканный участок… Что-то не так, мистер Аллейн?
– Все нормально, кроме слова «испачканный».
– Не такое уж оно сильное, – сказал удивленный Фокс.
– Нет. Ужасно скромное.
– Ладно, – сказал, поразмыслив, Фокс. – Вы, конечно, лучше чувствуете слова.
