«Но что могу сделать я? Почему сэр Джон выбрал меня для такого дела? Меня ждет полный провал. И разлука с Найджелом. “Это ненадолго”. Легко сказать. Найджел не понимает, он по-прежнему считает, что я самодостаточна – кошка, гуляющая сама по себе. Такой я была до встречи с ним. Я не увижу, как в саду вырастут бледно-желтые нарциссы, которые я посадила в прошлом году. Однако есть гораздо более важные вещи, чем цветы. Да, я знаю, но… И сэр Джон так убедителен и основателен. Устроит этот мнимый развод во всех мучительных, мелких деталях, настолько тщательно, что он вполне покажется настоящим. Но знаешь, моя девочка, втайне тебе не терпится попробовать побороться с этим “Английским флагом”, или кто уж они там есть, окунуться в еще одно приключение, твое последнее приключение, а затем – почетный отдых. Приключение? Чушь! Вероятно, не будет ничего более страшного, чем следить за жалкими иностранцами в кафе “Лайонз”, болтать в дорогих и скучных гостиных».
И так снова и снова. Джорджия пошла быстрее, пока не утомилась настолько, что у нее не осталось сил даже для этих поверхностных мыслей. Вернувшись к обеду домой и приняв телефонный звонок от Элисон Гроув, она не сознавала, как скоро решение действительно будет принято за нее.
– Да, дорогая, я поеду, – сказала она. – В вечернем платье? А Найджел? Всего лишь девичник? Очень хорошо.
Элисон Гроув была и подругой Джорджии, и причиной ее отчаяния. Эта изящная, как статуэтка, блондинка, которая имела автомобиль, снимала квартиру с гостиничным обслуживанием и всегда была идеально одета, не располагая другими очевидными средствами к существованию, кроме своей зарплаты журналистки светской хроники, жила, по мнению Джорджии, жизнью совершенно непостижимой для женщины стольких талантов.
– Но ведь на самом деле ты не получаешь удовольствия от всех этих дурацких вечеринок и приемов, на которые ходишь? – спросила Джорджия.
И бирюзово-голубые глаза Элисон показались еще более невинными, когда она ответила:
– Ну понимаешь, я домашняя девочка, дорогая. И подумай о поживе. Ведь я бабочка, которая топнула ногой
[3].
– Топнула ногой на что?
– Да на всех остальных бабочек, разумеется.
Что было совершенно справедливо. Безусловно, блестящая журналистка Элисон была незаменима для «Дейли пост», поскольку эта напористая молодая газета поддерживала свой огромный тираж за счет того, что попеременно то держала язык за зубами, то показывала его знаменитостям дня. Колонка сплетен, которую вела Элисон, – «Птичка нашептала…» – мастерски сочетала снобизм и скрытую насмешку. Хозяйки светских салонов, обладавшие достаточно хорошим чутьем, чтобы уловить эту слабую, насмешливую нотку, поначалу жаловались на Элисон редактору, затем пытались исключить ее из своего круга. Однако скоро они раскаялись, обнаружив, что эта веселая маленькая бабочка обладает острейшим жалом. После ее рассказа о предстоящем бале в честь дочери герцогини Спекской – церемонии, на которую по строжайшему приказу высокородной дамы журналистку не должны были допустить, – общество решило принять Элисон Гроув на ее условиях. Несмотря на все это, Джорджия по-прежнему придерживалась мнения, что ее подруга попусту растрачивает свои таланты.
Элисон появилась в шесть часов. Под распахнутым пальто виднелось великолепное белое, облегающее фигуру платье, которое словно родилось вместе с ней.
– Дорогая, – вздохнула Джорджия, – в твоем присутствии я всегда кажусь себе одетой с благотворительного базара.
– Скорее с восточного базара, – усмехнулась Элисон, щупая складки надетого подругой платья из тафты в яркую полоску. – Нет, ты меня превзошла. Ты – природа, я же – всего лишь искусство. «Природу я люблю, искусство – вслед за ней». Идем, а то опоздаем.
– Куда мы едем? – спросила Джорджия, когда они уселись в маленький автомобиль Элисон и помчались на запад в сторону объездной дороги.
– Ну, это нечто вроде аристократического клуба. Весьма снобистского. На Темзе. Уверена, тамошняя атмосфера будет тебе интересна. Кстати, давай воздержимся от вежливой женской борьбы по поводу того, кто оплатит счет. Платит заведение. Я о них пишу, а они в ответ подают самую изысканную еду.
– Какая же ты паразитка, дорогая!
– Я выполняю свои обязательства. Ты тоже. «В роскошном аристократическом клубе «Теймфорд», самом модном на сегодняшний день заведении, я заметила Джорджию Стрейнджуэйс. Знаменитая исследовательница была одета, разумеется, в экзотическую полосатую тафту».
– Если бы ты не истратила целое состояние на свою укладку, я растрепала бы тебе волосы.
– А ты не изменилась, девчонка-сорванец! – Смех Элисон, негромкий и, как ее фигура, хрупкий, зазвенел, подобно японским стеклянным колокольчикам. – В любом случае я ничего не тратила. Я заплатила Дженис за укладку натурой – лестным абзацем о ее салоне красоты. У меня хорошая работа, если приспособиться.
– Тебя надо вывести на чистую воду.
– Ой ладно, у нас у всех есть маленькие секреты, не так ли?
«Маленькие секреты! Если бы Элисон знала, что у меня на уме, она в обморок упала бы – хрупкая малышка. Ну возможно, не такая уж и хрупкая. Но странно думать о нас резвящихся именно сейчас – бабочки, порхающие над кратером вулкана. Завтра, полагаю, я должна буду принять решение. А сегодня вечером мы устроим такое шумное веселье, какое сможет обеспечить этот ужасный клуб…»
Однако слова «шумное веселье» как-то не вязались с клубом «Теймфорд», решила Джорджия, когда через полчаса машина подъехала к его внушительному входу. Свет прожекторов, заливавший ослепительной белизной георгианский фасад, казался не столько сиянием славы, сколько зна́ком уважения национальному памятнику и его архитектуре. Сложенное из красного кирпича, солидное, однако поражающее исключительной чистотой и стройностью линий здание с достоинством дремало, словно его вызвали к наследникам и признали подходящим.
– Безобразие, – пробормотала Джорджия, когда они вышли из автомобиля.
– Что за безобразие?
– Использовать эту… роскошную оболочку для сборищ богатых бездельников на «Бентли».
– Тихо! Мне же надо как-то зарабатывать на жизнь, – прошептала Элисон. – И потом, ты еще не видела интерьер. Кто знает, что может скрываться в скорлупе?
Двери открыл лакей в парике. Вероятно, именно в этот момент Джорджия ощутила первый укол беспокойства. Впоследствии она думала, что виной тому был, наверно, контраст между просторным холлом, сдержанной бело-зеленой отделкой времен Регентства, лестницей, которая поднималась вверх таким изящным изгибом, будто плыла в воздухе, и волной духоты, ударившей им в лицо. Жара эта была влажная, пропитанная запахом духов, – они словно попали в оранжерею.
Подруги вошли в салон. Ковер под их ногами пружинил, как мох. Здесь, за маленькими столиками, в рассеянном свете настенных ламп несколько человек пили аперитивы. Свет и голоса были одинаково сдержанными, точно приглушенными атмосферой этого помещения прекрасных пропорций, в котором ощущалось дыхание более старой, более уверенной в себе цивилизации.
