Она ничем не должна выдать то, что ей известно. Необходимо сосредоточить свои силы на том, чтобы сыграть роль женщины, которая приехала посмотреть воздушный парад, привычна к опасности и не ожидает смерти. За ней наблюдали – Джорджия была в этом уверена. Доказательство тому она получила утром. В любом случае, Джорджия не осмелилась бы позвонить из дома на аэродром, это было слишком рискованно. Но когда после завтрака она вышла на улицу, Роберт Мейфилд увязался за ней, предлагая отправить письмо, которое она держала в руке, и тем самым избавить ее от утомительной прогулки до деревни.
– О, спасибо, – произнесла Джорджия, – я с удовольствием пройдусь.
Роберт уставился на нее с видом озадаченным и упрямым.
– Что ж, тогда мы оба пройдемся.
Репродукторы глухо гремели над аэродромом. Шум моторов нарастал. Серебристая эскадрилья рванулась вперед, пронеслась по дерну, незаметно взмыла в воздух и круто ушла ввысь, как стайка выпущенных голубей. Набирая высоту, они резвились в небе, двигаясь все вместе, словно каждый нырок, поворот и пике направлялся, как у птиц, инстинктом. Джорджия как завороженная наблюдала за ними, на мгновение забыв о своих страхах. Затем почувствовала чью-то ладонь на своем локте. Глядя в искрящиеся голубые глаза молодого офицера, Элис Мейфилд сказала ей:
– Вы ведь в прошлый раз встречались с Уайлди, не так ли?
Несколько минут они лениво переговаривались. Джорджия обратила внимание на его сухие, сильные запястья, представила, как они напрасно тянут заклинивший руль высоты, а самолет тем временем несется, кувыркаясь, к земле. Предупредить она могла только сейчас. Другие – Чилтон, Мейфилды, леди Риссингтон – стояли группой поодаль, словно, подумалось ей, по общему согласию пожелали дать Уайлдману последний шанс. Джорджия увидела, что Чилтон с любопытством, оценивающе рассматривает ее. С усилием, потребовавшим мужества, она сохраняла бесстрастное выражение лица, поддерживала обычный поверхностный разговор. Джорджия чувствовала, что надолго ее не хватит. Затем, в тот самый момент, когда ее руки сами собой сложились в обращенный к Уайлдману умоляющий жест, оглушительный, нарастающий вой обрушился на них с неба.
Серебристая эскадрилья, все еще идущая в едином строю, вошла в пике. Самолеты с воем выпали из облаков в вышине, вот они все ниже и ниже, летят быстрее скорости падения, словно какое-то божество, рассердившись на их дерзкие игры в небесах, схватило их в кулак и швырнуло на землю, как горсть блестящих камешков. Они падали на летное поле, как метеоры. А потом, в тот момент, когда все уже вообразили, как они глубоко врезаются в землю, самолеты повернули вверх и с ревом ушли по кривой в сторону.
– Это было чудесно! – воскликнула Джорджия.
Но молодой Уайлдман уже покинул ее: она увидела, как он шагает к желтому самолету, стоявшему на бетонной площадке перед одним из ангаров.
– Приятный молодой человек, – произнесла Джорджия, обращаясь к Элис.
Та отвела глаза.
– О да. Да, приятный.
Джорджия обратила внимание, что Чилтон Кэнтелоу внимательно следил за ними обеими, и во взгляде его сквозило легкое превосходство мужчины, наблюдающего за двумя женщинами, которые в любой момент могут в ярости сцепиться. В голове у нее промелькнуло, что Чилли нельзя считать свободным от подозрений. Элис как-то сказала ей, что личность лидера «А.Ф.» известна лишь шести руководителям районных отделений организации. Это могло быть правдой. В Чилли видна была определенная бравада, мальчишеская любовь к театральным эффектам, и это могло привести его к правлению инкогнито – как молодого короля в романах, – вместе с его последователями. По мнению Джорджии, Чилли позабавила бы возможность отдать приказ убить Уайлдмана, а затем приехать и посмотреть на реакцию исполнителей.
– Вот он полетел, – сказал ей Чилтон. – Удачи ему.
Желтый самолет оторвался от земли.
– Надеюсь, с ним ничего не случится, – проговорила Джорджия, глядя в лицо Чилтону.
– А почему с ним должно что-нибудь случиться?
– Ну во время фигур высшего пилотажа самолеты испытывают страшную перегрузку, не так ли?
– Перед полетом их досконально проверяют.
Толпа ахнула. Уайлдман вел свою машину в нескольких футах над землей, опустив одно крыло, похожий на птицу, которая пытается спастись от охотников. Вскоре он выровнял самолет, стал подниматься почти на хвосте и набрал высоту. Казалось, будто самолет возится и кувыркается в небе с невидимым товарищем. Скольжение на крыле, повороты, покачивание из стороны в сторону, мертвые петли – Джорджия прежде не видела более потрясающей демонстрации сумасшедшего полета. Если что-нибудь должно случиться, это произойдет сейчас. Ужасное напряжение, которому подвергала самолет воздушная акробатика Уайлдмана, найдет слабое звено; Джорджия всем телом чувствовала это напряжение, буквально рвавшее ее на части.
– Боже! – воскликнул кто-то. – Да он просто разговаривает своим самолетом.
Леди Риссингтон – томная, скучающая красавица – тихо вскрикнула. Молодой Уайлдман вошел в штопор. Джорджия взглянула на Чилтона Кэнтелоу. Он неотрывно смотрел, но не на самолет, а на нее. Джорджия не дала себе труда расшифровывать выражение его лица: теперь она точно знала, что оно означает. Пытаясь контролировать свой голос, добавив едва заметную нотку тревоги в небрежный тон, она произнесла:
– Уверена, он успеет в самую последнюю минуту, как вам кажется?
Молодой Уайлдман, вне всякого сомнения, успел в последнюю минуту. Его самолет все еще стремительно падал вниз, беспомощный и тихий, как мертвый желтый лист, до самой последней черты безопасности. Но сердце Джорджии ликовало. Ее муки закончились. Уайлдману ничего не грозило, он ни на мгновение не подвергся опасности, разве что от собственной дерзости. Она сочла действия «А.Ф.» блефом, поставила жизнь этого блестящего летчика на то, что это блеф, и выиграла в решающем поединке. Джорджия едва услышала гром аплодисментов, когда он запустил мотор самолета и вывел его из штопора.
Возвращаясь после окончания шоу вместе с Чилтоном в его автомобиле, Джорджия в основном вспоминала напряжение на лицах Роберта и Элис Мейфилд перед выходом Уайлдмана из штопора и то, как смотрел на нее Чилтон, пока остальные взоры на летном поле были прикованы к самолету, чертившему в небе узоры. Минувшей ночью она пришла к выводу, что история с гранками – военная хитрость, направленная не против Уайлдмана, а против нее. С самого начала ее внимание к гранкам привлекли чересчур уж откровенно. Будь это настоящее послание от «А.Ф.», мистер Мейфилд не оставил бы их открыто лежать на столе. И ключ к такому дьявольскому плану не был бы столь простым, и сам план – не изложен прямым текстом. «А.Ф.» все еще подозревало ее. Мейфилды устроили так, что, будь Джорджия действительно шпионкой, она бы заинтересовалась гранками и разгадала бы их секрет. Значит, они пристально следили за ней, чтобы понять, предупредит она Уайлдмана или нет. Летчик сам мог быть в курсе происходящего. В общем, она пережила это суровое испытание, ничем не выдала, что прочитала сообщение в гранках и хотела сорвать их планы. Теперь они уже не могли сомневаться в ее верности. Но не это и не чувство облегчения от сознания того, что она не отправила человека на смерть, были причиной оживленности Джорджии за ужином в тот вечер. Она испытывала необычайный подъем, не до конца веря себе, как охотник, напавший на след какого-нибудь редкого зверя…
