Лужайка располагалась среди буковых зарослей, высотой около трех футов. В дальнем ее конце находилась миниатюрная мраморная беседка в виде храма, построенная в XVIII веке кем-то из Кэнтелоу, чтобы любоваться панорамой с классического наблюдательного пункта, ныне ставшего пристанищем пауков и клюшек для гольфа.
– Хорошее место для беседы, – заметил Питер. – Приближающегося человека видно издали. И всегда можно спрятаться за эту мраморную причуду, если начнут стрелять.
– Вы ожидаете, что в вас будут стрелять? По-моему, вы приехали сюда играть в крикет!
– Я и этим занимаюсь. Элисон сказала мне, что вы начали игру с крупной рыбой.
– Вас это поразило?
– После того, с чем столкнулся в эти последние месяцы, я не удивился бы, узнав, что Кэнтелоу – далай-лама из Тибета, – усмехнулся Питер, небрежно ударив по мячу и послав его по полю к краю лунки.
Джорджия последовала его примеру.
– Хорошо бы в траве не было противных маленьких выступов, – пожаловалась она. – Это несправедливо.
– В часовой гольф обычно играют на ровной площадке, а не на травянистом поле, как это. Полагаю, Кэнтелоу хотел усложнить задачу. Он считает себя знатоком разных игр. Садовник сообщил мне, что его светлость не так давно лично обустраивал это поле. Как он находит время на все это, попутно составляя проект для безработных, организовывая революцию и проходя обучение на диктатора Британии?
– Не прерывайте игры, Питер, и будьте осторожны со словами. Кто-то следит за нами с полевым биноклем из окна в восточном крыле.
– С полевым биноклем? За кого он нас принимает? За пару длиннохвостых синиц?
– Существует такая вещь, Питер, как чтение по губам. Держитесь спиной к дому, если собираетесь еще позлословить в адрес нашего хозяина.
Они разыграли оставшиеся лунки. Наблюдение за ним в бинокль было привычно молодому крикетисту, и он уверенно загонял мяч в лунку.
– Какой-то кривой круг, вы не находите? – произнесла Джорджия. Маленькие пронумерованные диски, стоя на которых они били по мячу, были выложены не в форме часового круга, как обычно для этой игры, а в беспорядке разбросаны по лужайке.
– Кэнтелоу – кривой тип человека, – усмехнулся Питер.
Когда закончили партию и Джорджия отказалась от новой, они сели отдохнуть в мраморной беседке. Входной проем поддерживали две кариатиды. Внизу как на ладони был виден Чилтон-Эшуэлл и его холмистый парк, выгоревший сейчас от летней жары. Поодаль от них, среди тенистых дубов, собралось стадо оленей, неподвижных и ярких, как деревянные игрушки.
– Кэнтелоу, похоже, влюблен в вас, – вдруг сказал Питер.
– Я не совсем понимаю, подозревает ли он меня немного или это… ну, естественный интерес. Будем надеяться, что второе. Это могло бы оказаться весьма полезным.
– Не надо, Джорджия! Вы не должны доводить до этого. Я – всего лишь парень, который может сильно ударить по крикетному мячу. Но вы – другое дело. Вы действительно чего-то стоите.
– Мой дорогой Питер, о чем вы…
– Я не могу забыть Розу Альварес. – Он вздрогнул в прохладе беседки. – Достаточно скверно было уже то, что я водил ее за нос. Ну, полагаю, она на это напрашивалась. Роза была глупой, жадной, испуганной женщиной, если хотите, а я был молодым героем из пьесы про Секретную службу, сильно рискующим ради своей страны. Хорошо. Пусть так. Но я убил эту женщину. Я несу ответственность за то, что сотворили с ней Альварес и «А.Ф.». Да, я знаю, все ради благого дела. Однако благое дело не обеляет грязные поступки. Звучит глупо, но у меня такое чувство, будто я должен каким-то образом искупить смерть Розы.
– Я хорошо вас понимаю, Питер, – мягко произнесла Джорджия. – Сложно соблюдать правила, когда сражаешься с чем-то огромным и беспринципным, как «А.Ф.». Приходится стискивать зубы и окунаться в грязь.
– Всему есть пределы. Мне бы не хотелось увидеть, как вы стелетесь перед Кэнтелоу… ну, в том смысле. Мы избежим многих неприятностей, если я застрелю его прямо сейчас.
Питер мрачно усмехнулся, как бы наполовину признавая свою наивность. Джорджия забыла, с какой головокружительной скоростью, подчиняясь темпераменту, он может переходить от веселости к глубочайшему унынию. Вот что было ужасно в этом деле – ты терял друзей, черствел и утрачивал чувствительность ко всему, кроме движений противника, как бойцы во время партизанской войны.
– Прежде чем застрелить Кэнтелоу, нам придется раздобыть его планы, – заметила она.
– Что ж, вот и он, идет со своим секретарем, у которого лживое лицо. Спросите их у него.
Они захихикали, глядя друг на друга, снова готовые к действиям, вернувшись в хрупкий, изысканный мир обмана, вибрировавший под их ногами, как тонкий лед.
– Очень хорошо, Дэвид, значит, вы за этим проследите? – произнес Кэнтелоу. Секретарь кивнул и повернул к дому; его черная визитка и лысая голова выглядели неуместно в этом лесистом окружении.
– Что вы тут вдвоем затеваете?
– Питер только что разбил меня в пух и прах. Он мастер часового гольфа. Я поставлю на него против Генри Коттона
[10].
Легкое облачко раздражения набежало на лицо Чилтона Кэнтелоу. Мгновение он задумчиво смотрел на Питера, а затем предложил ему сыграть. Устроившись на подоконнике мраморной беседки, Джорджия наблюдала за ними. Оба играли с почти сверхъестественным мастерством. Но если Питер бил по мячу невозмутимо и не думал о том, победит он или проиграет, то Чилтон был напряжен и сосредоточен. Маленький белый мяч катился, нырял, сворачивал на своем пути по неровному полю. Первый раунд закончился вничью, и они решили разыграть остальные двенадцать лунок. Джорджия поймала себя на том, что отчаянно желает победы Питеру, словно от результата зависели какие-то важные дела. Чилтон обошел его на две лунки, но Питер, проявив необычайное мастерство, два раза подряд загнал мяч в лунку с одного удара и сравнял счет.
Чилтон сник. У него ничего не получалось: его мяч улетал далеко за отметку или едва дотягивал до середины этого расстояния. Через минуту Джорджия сообразила, что он не старается… или нарочно играет плохо, чтобы победа оставила у противника неприятный осадок. Этот человек, который уже контролировал столько жизней и через несколько месяцев мог бы распоряжаться судьбой империи, обижался, как капризный школьник, из-за пустяковой игры. Он не привык ни в чем проигрывать. Джорджии это показалось чрезвычайно важным: больше она не подумает о Чилтоне Кэнтелоу и «А.Ф.» как о неуязвимых и непобедимых, теперь она будет сражаться не с громадной и неодолимой, как рок, силой, а лишь с человеком, потерявшим терпение из-за партии в гольф.
В то время Джорджии не пришло в голову, что ее присутствие усугубило поражение Чилтона. Она размышляла лишь о том, насколько же велика его самовлюбленность, чтобы позволять ему так обижаться на публике. Менее уверенный в себе человек постарался бы скрыть свое дурное настроение.
