– Послушать кое-кого, так Бетти алкоголичка.
– Не заводитесь, Дайкс, – запротестовал Хэйуорд Рестэрик, с еще большим пылом массируя свои усы. – На мой взгляд, никто не намекал…
– Никто ни на что не намекает. Мы просто сидим, как воспитанные леди и джентльмены, делая вид, что не замечаем вони в комнате.
– Неограненный алмаз, – шепнула Шарлотта Рестэрик на ухо Джорджии. – Но каков талант, какая врожденная честность, бедняга! Он родился буквально в канаве, да, канаве, моя дорогая. Замечательно, вы не находите?
От необходимости выразить свое мнение о чудесном рождении мистера Дайкса Джоржию избавило появление дворецкого, объявившего, что обед подан. Найджел оказался за столом подле хозяйки и увидел напротив себя Дайкса. Писатель, которого он мог теперь изучать незаметно, явно был чужим в этом обществе и не старался скрыть своей неуместности. Его напомаженная челка падала на широкий лоб, грубая кожа и выпирающая нижняя челюсть не придавали его лицу привлекательности; однако у него были живые проницательные глаза и приятный низкий голос. Найджел решил, что Дайкс не пытается выставить напоказ свое низкое происхождение, но вместе с тем и не испытывает благоговения перед высшим обществом. Было что-то милое в том, как он стал на защиту Элизабет Рестэрик. Возможно, он в нее влюблен? Чем еще объяснить его появление в этом доме, в столь чуждой ему среде? Все это навело Найджела на более интригующий вопрос: почему упоминание Элизабет вызвало у присутствующих столь острую и разнообразную реакцию? Да, за этим праздничным столом, несомненно, витал некий призрак, решил Найджел, однако он не имеет никакого отношения к галлюцинациям кошки Скриблс.
Найджел обладал даром, чаще встречающимся у женщин, чем у мужчин, – принимать активное участие в разговоре, в то время как его мысли занимает совсем иное. Вот и сейчас, внимательно слушая болтовню на другом конце стола, он вполне удовлетворительно поддерживал беседу с миссис Рестэрик. И действительно, едва отвлекшись от первого нелестного впечатления, Найджел увидел в ней приятного человека: она обладала позитивным снобизмом американки, гораздо более приемлемым, чем негативный английский, поскольку продиктован жизнелюбием и жаждой новых ощущений.
– После обеда мы все пойдем в Епископскую комнату, – объявила Шарлотта. – Уверена, вам захочется восстановить картину преступления, мистер Стрейнджуэйс.
Хотя эти слова были сказаны с легкой усмешкой, взгляд ее сапфирово-голубых глаз заставил Найджела насторожиться. Что она хочет этим сказать? Какие странные слова она выбрала, говоря о призраке и кошке.
– Боюсь, я всего лишь любитель, миссис Рестэрик. Не стоит многого от меня ожидать. Постарайтесь не разочароваться во мне, если я не сумею вывести вашего призрака на чистую воду.
– Ах да… Призрак… Полагаю, в каждом старом семействе в этой стране есть свой… – она помедлила, – свой скелет.
– По всем рассказам, епископ был весьма увесистым скелетом. Вы сами в этой комнате что-нибудь видели или слышали, миссис Рестэрик?
– Нет, боюсь, медиум из меня никудышный. – Она чуть повернула голову, вовлекая в разговор Уилла Дайкса. – Вы верите в призраков, мистер Дайкс?
Найджел невнимательно слушал задиристый догматичный ответ романиста, стараясь уловить беседу за другим концом стола, которую вели Хэйуорд Рестэрик, Эндрю, Джорджия и Кларисса. И их общение принимало любопытный оборот, к которому его, вероятно, подтолкнули слова миссис Рестэрик о «картине преступления». Хэйуорд и Джорджия обсуждали детективный роман, который оба читали, но внезапно вмешался Эндрю Рестэрик:
– Беда с авторами детективов, ведь они чураются реальной проблемы.
– Реальной проблемы? – переспросила Джорджия.
– Проблемы зла. Это – единственное, что есть интересного в преступлении. Обычные мелкие преступники, которые крадут, потому что считают кражу самым простым способом заработать на жизнь, убивают ради выгоды или из-за мести, большого интереса не представляют. А преступник в заурядном детективном романе – еще скучнее, он – просто гвоздь, на который навешивается запутанный, надуманный сюжет. Но как быть… – Тут в тихий голос Эндрю Рестэрика вкрались гипнотизирующие нотки, заставившие умолкнуть и прислушаться всех за столом. – Как быть с человеком, который упивается злом? С мужчиной или женщиной, само существование которых как бы зиждется на способности причинять боль другим или унижать их?
Воцарилась тягостная тишина. Слова «человек, который упивается злом» повергли собравшихся в шок, точно Эндрю достал из своей салфетки голову Горгоны. И снова Найджел почувствовал, как все за столом затаились; возникла напряженность еще большая, чем можно было бы ожидать в разговоре о детективном романе. Нет, даже не напряженность, а предчувствие ужаса при появлении чего-то, что они все ждали. «Чушь, – подумал, раздражаясь на себя, Найджел, – ты становишься не лучше Скриблс».
– Да будет тебе, старина, – нарушил тишину Хэйуорд. – Таких людей в реальной жизни не существует. Даже в самых худших из нас есть толика хорошего… как там говорится?
– А как насчет Гитлера? – поинтересовалась мисс Эйнсли.
– А Рестэрик прав, – вмешался Уилл Дайкс. – Слишком уж это книжно. В реальной жизни таких не встретишь. Персонажи вроде слуги или гувернантки из повести Генри Джеймса «Поворот винта» в реальности по улицам не ходят.
– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил Эндрю Рестэрик. – Я побродил по свету и говорю вам, что встречал таких извергов. Трех, если быть точным. Одного американца в Константинополе, тот промышлял шантажом. Другой был садист-штурмовик в Бреслау. Однажды ночью он напился и поведал мне по секрету, что живет попросту ради пыток, которым подвергает узников… – Эндрю Рестэрик замолк.
– А третий? – невозмутимо подстегнула его мисс Кавендиш. – Уверена, под развязку ты приберег нечто исключительно жуткое.
– А третьего, – медленно произнес Эндрю Рестэрик, как показалось Найджелу, с болью и в глубокой растерянности, – если я не ошибаюсь… можно сегодня найти в этом доме.
– Ах ты боже мой, Эндрю! – воскликнула Кларисса Кавендиш. – Какие гнусности ты говоришь! У меня по всему телу мурашки!
– Ты просто провокатор, Эндрю! – воскликнула миссис Рестэрик, пытаясь разрядить ситуацию. – Эндрю такой мастак по части розыгрышей. Вот и сейчас он старается нагнать на нас панику перед нашим маленьким сеансом. Так не пойдет, Эндрю. Мистер Стрейнджуэйс хочет, чтобы мы проявили здравый научный подход.
– Прости, Шарлотта, у меня разыгралось воображение, – откликнулся Эндрю Рестэрик. – Но я все равно считаю, что подобные люди существуют. А вы что скажете, доктор Боуджен? У вас, вероятно, богатый опыт.
Доктор, настороженно следивший за этой перепалкой, расчесал пальцами бороду. Взгляд у него стал расплывчатым и отстраненным, словно он начал перебирать в уме истории болезней.
– Склонен с вами согласиться, Рестэрик. Разумеется, люди моей профессии не руководствуются категориями добра и зла. Есть только болезнь и здоровье. Мы никогда не судим. Но я полагаю, могут существовать неизлечимо больные личности, которые, как вы выразились, живут ради зла. Думаю, вы правы.
