И Элизабет Рестэрик с тонкой веревочной петлей на шее, свисающая с балки в центре комнаты, вполне могла быть такой девушкой. Она была совершенно голой. Даже после смерти ее тело обладало такой красотой, от которой перехватывало дыханье. Ступни с ярким маникюром покачивались так близко к полу, что казалось, будто покойница просто привстала на цыпочки. Ее прекрасное тело словно бросало вызов зрителю. Немудрено, что при жизни такая девушка сеяла вокруг себя смятение и смуту.
Но это была не юная девушка, а зрелая женщина. Это читалось по ее лицу. Смерть не исказила его черты, оставив их безмятежными и хранящими легкую улыбку. Но вокруг карих глаз залегли тонкие морщинки, и кожа на висках выглядела увядшей. Несколько мгновений Найджел был так поглощен красотой покойницы, что самое странное не сразу бросилось ему в глаза. На лице у нее был макияж. И Найджел, пока проводил обычный осмотр, не оставлял мысли о таком факте. На ее лицо был наложен макияж, пусть и не идеальный, ведь помада не вполне следовала линии губ. Ну, нельзя же ожидать, чтобы в такой момент у нее ни разу не дрогнула бы рука. Подобный поступок многое мог сказать о Элизабет: она словно хотела выглядеть как можно лучше, готовилась к свиданию со смертью.
А возможно, и не хотела. Не исключено, что она вообще не сняла дневной макияж. И действительно, зачем ей это делать, если на уме у нее было такое? Нет, это не имеет большого значения, решил Найджел. Все же несоответствие между красивым, подкрашенным лицом зрелой женщины и телом, которое могло бы принадлежать невинной девушке, на мгновение выбило его из колеи.
Хэйуорд сказал, что в комнате ничего не трогали. Значит, предсмертной записки она не оставила или Хэйуорд нашел ее и, опасаясь скандала, спрятал. Хэйуорд или другое заинтересованное лицо… Предсмертная записка может навредить не только одному человеку. Бывает, что самоубийцы записок не оставляют и вешаются обнаженными, даже в такой ситуации демонстрируя красивое тело, – это вполне укладывалось в характер Элизабет. Пока не обнаружатся новые факты, Найджел ничего предпринять не мог. Прикрыв за собой дверь, он спустился вниз по лестнице.
Подходя к комнате миссис Рестэрик, он увидел, как в холле хозяин дома разговаривает с полицейским, который старается незаметно сбить налипший на ботинки снег. Если Хэйуорд был так уверен, что ему удастся уговорить главного констебля не поднимать шум, то, вероятно, и деревенский констебль на это согласится. А как насчет доктора Боуджена? Он тоже будет держать язык за зубами? Найджел предвидел немалые трудности впереди. Разумеется, у Хэйуорда пока нет причин о чем-либо умалчивать, помимо самоубийства сумасбродной родственницы. Или он хочет, чтобы все окружающие представили это как несчастный случай?
Шарлотта Рестэрик сидела за письменным столом.
– Ваша жена просто душка, – сказала она, – и дети от нее уже без ума. Садитесь же и расскажите мне, что вы обо всем этом думаете.
– Сначала можно несколько вопросов?
– Ну, разумеется.
– Кто обнаружил тело?
– Милли. Это горничная бедной Бетти. Она зашла к ней сегодня в девять утра – Бетти любила подольше поспать. Милли нашла ее такой, и мы услышали вопли.
– Что случилось затем? Вы все побежали наверх?
– Мы с Хэйуордом и Эндрю поднялись. Мы увидели… что случилось. Я хотела, чтобы бедняжку сняли, но Эндрю сказал, что ничего в комнате нельзя трогать.
– Она никому не оставила прощальной записки?
– Нет. По крайней мере мы ничего не нашли. Возможно, она где-то спрятана. Мы решили, что до прихода полиции лучше никаких ящиков не открывать.
– Вы удостоверились, что она мертва? Сразу?
– Ах, мистер Стрейнджуэйс, мы с первого взгляда поняли. Но Эндрю почти сразу велел Хэйуорду привести доктора Боуджена.
– Как Милли вошла, дверь была заперта?
– Не знаю. Разумеется, у нее есть собственный ключ. Мне ее позвать?
Несколько минут спустя появилась горничная – заплаканная и дрожащая. Она подтвердила, что дверь была заперта. Нет, она ничего в комнате не трогала, даже за сотню фунтов не посмела бы.
– Как насчет штор? Они были задернуты или нет? – спросил Найджел.
– Я была так напугана, что не заметила, сэр, – ответила Милли.
– Задернуты, – сказала миссис Рестэрик. – Мы увидели Бетти при свете из коридора, но Эндрю подошел к окну и раздвинул шторы, чтобы света было побольше.
– Значит, в комнате был полумрак? То есть, когда вы вошли, электрический свет там не горел?
И миссис Рестэрик, и Милли подтвердили – нет, не горел.
– А теперь, Милли, важный вопрос, – продолжал Найджел, – когда ты в последний раз видела мисс Рестэрик?
– Вчера в десять вечера, сэр. Я поднялась помочь ей, бедняжке, приготовиться ко сну.
– Так она была не в постели? Насколько я понял, вчера вечером ей нездоровилось.
Миссис Рестэрик бросила на него быстрый предостерегающий взгляд.
– Ей было не по силам спуститься к обеду. Но вчерашний день она провела не в постели. Она просто не выходила из комнаты. Доктор Боуджен не хотел подвергать ее перепадам температуры.
– Понятно. Ты помогла ей раздеться, Милли? Но, насколько я заметил, ее одежду не развесила?
– Она сказала, что не надо, сэр.
Найджел поднял брови.
– А точные ее слова ты помнишь?
– Она сказала: «Тебе незачем возиться с моей одеждой сегодня, Милли. А теперь беги, будь паинькой». Ну я, конечно, спустилась вниз, но подумала, странно как-то. Мисс Элизабет всегда любила, чтобы ее платья аккуратно развешивали.
– Она казалась усталой? Угнетенной?
Девушка на мгновение задумалась.
– Понимаете, сэр, это тоже странно, учитывая, что бедняжка собиралась сотворить с собой такое. Но она не казалась печальной. Я бы сказала, скорее возбужденной.
– И тогда ты видела ее в последний раз… до сегодняшнего утра? На ней была ночная сорочка, когда ты от нее уходила?
– Да, сэр. Она за туалетным столиком сидела, перед зеркалом в ночной сорочке и в пеньюаре.
Тут глаза Найджела заблестели, и он вкрадчиво спросил:
– Сидела за туалетным столиком перед зеркалом? То есть она накладывала макияж?
– Нет-нет, сэр. Она снимала макияж и накладывала кольдкрем. Мисс Элизабет каждый вечер так делала.
– Понимаю. Да, – произнес после короткой паузы Найджел. – Ты секреты хранить умеешь, Милли?
– О, да, сэр! Что бы вы…
– Я хочу, чтобы ты никому, понимаешь, совсем никому не рассказывала о том, о чем мы тут говорили.
Милли пообещала, и ее отослали. Найджел чувствовал на себе изучающий взгляд Шарлотты Рестэрик. Встав, он отошел к каменной полке и начал растерянно поглаживать стоявшую на ней стеклянную рыбку – изящное, гротескное творение Рене Лалика
[20]
