– Боюсь, я слишком хорошо понимаю ход ваших мыслей, – прошептала миссис Рестэрик. – Но это невозможно. Вы ошибаетесь, мистер Стрейнджуэйс, конечно, ошибаетесь.
– Насколько хорошо вы знали мисс Рестэрик? Она поверяла вам свои секреты? У вас есть хотя бы какие-то причины считать, что она могла покончить с собой?
– Я не слишком хорошо ее знала. Я ею восхищалась… Она была красавицей и так полна жизни. Но сомневаюсь, чтобы какая-либо женщина, – миссис Рестэрик едва заметно подчеркнула это слово, – могла бы близко ее узнать. Буду с вами откровенной. Ведь так или иначе вы сами это выясните. Элизабет жила ради мужчин, тянулась к ним всем своим существом. Одни женщины таковы, другие нет. Нет, тайн она мне не поверяла. Мы никогда подолгу ее не видели. Разумеется, этот дом всегда был для нее открыт, но она была сумасбродной и любила секреты, скрывала от всех свою жизнь. Она приезжала и уезжала, когда ей вздумается. По завещанию отца у нее был собственный доход, и большую часть времени она проводила в Лондоне или в путешествиях.
– Вы никогда не подозревали, что она может покончить с собой?
– В последнее время она была расстроенной и очень нервной.
– В последнее время?
– Особенно мы заметили это в последний ее приезд. Бетти приехала перед самым Рождеством и с тех пор жила у нас.
– Что у нее за болезнь?
У миссис Рестэрик немного растерялась.
– Думаю, об этом вам лучше спросить доктора Боуджена.
– Спрошу. Правильно ли я понимаю, что он официально был ее лечащим врачом? Он все это время тут находился? Вы были знакомы с ним раньше?
– Я мало что про него знаю. Элизабет никогда с нами не советовалась, привозя сюда гостей. Насколько я понимаю, он ее друг, но она обращалась к нему и за профессиональной помощью. Он – какое-то лондонское светило. С тех пор как приехала Элизабет, он навещал ее раз в неделю.
– А прочие ваши гости… они все тут с кануна Рождества?
– Эндрю приехал за неделю до остальных, Уилл Дайкс и мисс Эйнсли – в тот же день, что и Элизабет. Они собирались остаться недели на две, но теперь…
– Они все были знакомы раньше?
Встав, Шарлотта Рестэрик подошла к Найджелу. Она держалась с достоинством и не пыталась скрыть свою озабоченность и горе.
– Мистер Стрейнджуэйс, – начала она, – все эти вопросы… Давайте оставим притворство. Вы не верите, что моя золовка совершила самоубийство.
Найджел посмотрел ей прямо в глаза.
– Вы же видели тело. На лицо наложен макияж. Милли сказала, что, когда она уходила, мисс Рестэрик макияж снимала и выглядела «возбужденной». Вы можете поверить, что Элизабет, да и любая женщина, снимет макияж, а потом снова его наложит перед тем, как повеситься?
Миссис Рестэрик отступила назад к письменному столу и ухватилась за его край.
– Думаю, вам лучше произнести это вслух, – прошептала она.
– Элизабет была не угнетена, а взволнована. Она хотела, чтобы Милли поскорее ушла из комнаты, словно в любой момент ожидала посетителя. Вот почему она велела ей не убирать одежду. Она начала снимать макияж, потому что не желала, чтобы Милли догадалась, что она кого-то ждет. Когда вы нашли ее сегодня утром, макияж был наложен, но сама она была голой. Этому есть только одно объяснение. Она действительно ждала вчера гостя, и к ней действительно кто-то приходил – любовник. И кто-то ее убил.
Глава 6
Профессии есть на свете и хуже, Чем женщинам щупать пульс.
Л. Стерн
Несколько минут спустя мистер Рестэрик повел Найджела побеседовать с остальными гостями и домочадцами. Найджелу подумал, что предстоит жутковатая пародия на вчерашний прием: те же неловкость и натянутость у собравшихся сейчас в гостиной, формальность, с которой отрекомендовала его Шарлотта Рестэрик, да и сам Найджел был почти так же смущен своим положением, как и вчера вечером. Миссис Рестэрик согласилась, что не следует даже упоминать о страшной трактовке смерти Элизабет, какую он предложил. Призвав себе на помощь врожденное достоинство и благоприобретенное самообладание, она отрекомендовала Найджела с беспечным видом, будто это было нечто среднее между экспромтом и заранее заготовленной речью. Шарлотта говорила о нем как друге, который имеет некоторый опыт в подобных делах и любезно согласился помочь им.
– Сдается, мистер Стрейнджуэйс многогранная личность, – пробормотал себе под нос Эндрю, когда миссис Рестэрик закончила, и чуть громче добавил: – Психический следователь. Друг, готовый подставить плечо. Эксперт… по части преступлений.
Поерзав в кресле, Хэйуорд сердито глянул на брата. Мисс Эйнсли неотрывно смотрела на Найджела, челюсть у нее непривлекательно отвисла, пальцы в пятнах никотина теребили нижнюю губу. Доктор Боуджен, глядя в пол, расчесывал пальцами бороду. Оглядывая собравшихся, Найджел заметил, что тяжелее всех удар воспринял Уилл Дайкс: он горестно смотрел в окно, по щекам у него бежали слезы. Остальные старательно делали вид, будто не замечают такого проявления чувств. Так значит, Дайкс был в нее влюблен, подумал Найджел, теперь в этом нет сомнений. Заставив себя отвлечься от писателя, он обратился к собравшимся:
– Надеюсь, вы не сочтете мое вмешательство неподходящим. Полицейские обязательно скоро начнут задавать вопросы, и гораздо лучше быть к ним подготовленными. Разумеется, никто не собирается выдумывать для них сказки, но дело не в том, чтобы предоставить им приемлемую версию, а в том, чтобы самим прояснить для себя важные моменты. – Найджел помолчал, осознавая, как неубедительно прозвучали его слова, потом продолжил: – Начнем вот с чего. Кто-то из вас подозревал, что подобное может случиться? Кто-нибудь слышал, как мисс Рестэрик грозилась покончить с собой? Была ли у нее причина так поступить?
Последовало неловкое, горестное молчание. Наконец, точно считая, будто долг хозяина дома требует рассеять тягостную тишину, Хэйуорд Рестэрик произнес:
– Лично у меня никогда не было ощущения… Но, конечно, Бетти была довольно… Ну, я хотел сказать, она была довольно…
– Нервозной, – закончил за него Эндрю таким резким тоном, что даже Найджел вздрогнул и посмотрел на него удивленно.
Худое загорелое лицо Эндрю казалось таким же мрачным, как зимнее небо за окном. Его слова, точно выдернутый из плотины затвор, вызвали потоп.
– Бетти была такой, какой сотворил ее мир. Она жила среди гнили, и эта гниль не могла ее не заразить. Но в глубине души она была здоровой. Говорю вам, в сердце своем Бетти была невинной. И она была слишком смелой, чтобы избрать легкий выход. Я этого не понимаю. – Уилл Дайкс говорил словно сам с собой. Его тихий голос звучал монотонно, как у человека, бормочущего в кошмарном сне. Когда он закончил свою речь, то словно пробудился ото сна. Он ошарашенно огляделся по сторонам и, внезапно почувствовав, что щеки у него мокрые, вытер их рукавом. На мгновение воцарилась напряженная тишина.
