Я сновижу Вселенную, а ты воспринимаешь ее,
Ты, которого нет, но кто есть как Я.
Замечание: Это не псевдопоэзия. Великие Учители, включая Будду, говорили так и имели это в виду – буквально.
Объект снится, все проявления снятся.
Но концептуальное толкование восприятия, как и само восприятие, происходит посредством снящихся объектов. Такова функция чувственно воспринимаемых феноменов.
Как объекты они снятся, но по сути это органы интерпретации, благодаря толковательному функционированию которых появляется вселенная. Таким образом, все сновидится воспринимающими «существами», хотя их собственные сны – персональные микрокосмические репродукции, или второсортные иллюстрации сна, составляемого их собственной жизнью. В сущности, оба вида сна идентичны, как подразумевается в данной нам Буддой Алмазной сутре, и подтверждается множеством Учителей, самым категоричным из которых был Васиштха, утверждавший, что нет абсолютно никакой разницы между двумя видами сна – тем, который мы видим по ночам, и тем, в котором мы все «проживаемся».
Таким образом, все, что мы знаем или вообще можем осознать, находится в уме, как утверждается в Ланкаватаре и других сутрах и подтверждается множеством великих Учителей явно и всеми великими Учителями – неявно.
Это фактически самая главная идея буддийского учения, как и Алмазной сутры и Маха Рамаяны, а также эзотерическая основа всех великих религий, как и, без сомнения, не столь великих, с тем лишь отличием, что в более простых и двойственных из них сновидящий обособляется и персонифицируется как «Бог», а в адвайте и других недвойственных учениях сновидящий опознается как то, что-мы-есть. Но те, кто пробуждается в своей двойственной вере, всегда осознают свою высшую тождественность со своим Богом, когда приходит пробуждение.
* * *
Просто говорить, что мы снимся, – значит вводить в заблуждение, поскольку мы и снимся, и сновидим. Это ключевой элемент в понимании того, что мы есть. Нет никакого «сновидца», божественного или смертного, как и нет «чего-то», что снится, это самоочевидно. Но есть текущее сновидение феноменальности, и видимая в этом сне вселенная состоит из ума, который ее сновидит, причем каждая фигура из сна – часть снови́дения, а не просто объект, который объективируется или снится. Каждый снящийся объект также является самим снови́дением как в своем субъективном, так и объективном аспектах, которые составляют двойственный механизм проявления сна, в некотором роде подобный спусковому механизму часов, попеременно отпускающему и останавливающему их функционирование во Времени.
Сказать: «Жизнь – это сон», – значит сказать все, что вообще может выразить такая популярная фраза. Слово «сон» – это образ, а не технический термин, но это также и нечто большее, чем образ, поскольку то, что представляет собой наша «жизнедеятельная» активность, не отличается от того, что представляет собой наша «спящая» активность. Присутствуют и действуют одни и те же факторы, и то, что «производится», что проявляется в каждом случае, идентично по характеру и происхождению.
Так же как «мы» являемся каждым объектом в наших «личных» снах, так и то, что-мы-есть, является каждым объектом в нашем «сне жизни», независимо от того, насколько разной или противоположной может показаться их деятельность. Ведь, как мы хорошо знаем, «противоположности» – это всего лишь двойственные аспекты того, что субъективно неделимо, хотя в то же время «то» не существует как одна «вещь», поскольку не имеет объективного существования, а в объективизации, или в проявлении, оно проявляется в двух кажущихся противоположными аспектах.
Действие, истинное действие, таким образом, одновременно снится и сновидит, проживается и живет, ведь нет ни сновидца, ни видимого во сне, ни Бога, ни человека, ни Создателя, ни создания. Вот почему оно называется «недеянием», у вэй, ведь его не производит никакая сущность и никакая вещь не производится, и его «спонтанность», или «мгновенность» – это все, что о нем можно сказать, и это тоже – просто действование.
Я думаю, что действую; по факту я действую «меня»; а по сути «я» все время снюсь тому, что Я есть. Таковы три степени понимания, но они неполны, так как, поскольку я снюсь тому, что я есть, я есть снови́дение как моего действия, так и деятеля этого действия, следовательно, я есть действование действия. И это все, что об этом можно сказать.
Если ты спишь, ты не можешь быть тем, кто видит сон: если ты снишься, то кто сновидит? То, что спит, не может сновидеть, ведь один пассивен, а другой активен, и эти два состояния не совместимы. То, что пассивно (спит), может сниться тому, что активно, но тогда то, что активно, должно быть сновидящим и не может быть снящимся.
Сон подразумевает остановку функционирования, но если бы у снов был сновидящий, такой сновидящий должен был бы бодрствовать, чтобы осуществлять функцию снови́дения.
Все степени и виды снови́дения феноменальны и представляют собой функционирование ума, который должен не спать, чтобы видеть сон. Отсутствие такого функционирования должно выливаться в отсутствие сновидений, что называется «глубоким сном».
Функция снови́дения, таким образом, должна всегда быть пробужденной. Как она может быть названа, кроме как праджней?
45 Дорогой коллега!
Если субъект объективирует или перестает объективировать, то он должен быть объективируемым, поскольку он есть что-то, что делает что-то.
Но когда он перестает объективировать, у него нет объекта, и тогда он больше не может быть субъектом. Фраза «чистый субъект» все еще указывает на объект. Но он не является, никогда не был и никогда не будет объектом, следовательно, он не является, никогда не был и никогда не будет субъектом или Субъектом, чистым или нечистым.
Он не что-то, он – не «он». Он – Я! Не вещь, просто Я. Не чистый и не нечистый, просто Я.
Объективировать это Я, которое есть все, что Я есть, – предел абсурда и причина всех неприятностей во Вселенной, в Космосе, и само по себе неприятность.
Искать его, меня, – это паясничанье или помешательство, ведь такого безобразия никогда не существовало, это фантасмагория. Это немыслимое понятие, совершенно непостижимое.
Можно помыслить миллиард объектов, и каждый из них может быть назван «мной» или ошибочно принят за «меня», но ни один из них не может быть «мной», как и все они, вместе взятые. Почему? Если бы могла существовать такая вещь, как «я», она нуждалась бы в каком-то субъекте, а у меня не может быть субъекта! Как у меня может быть субъект, если я – это я? Такой субъект был бы тогда объектом, и я уже не мог бы быть тем, что я есть, то есть Я!
Видишь, какой абсолютной чушью должно быть подобное предположение? Представь, что кто-то ищет «меня»! Кто может быть таким дураком? Какой-нибудь бедняга из психушки? Нет уж, эти бедняги – бедняги ли? – слишком разумны!
