Таков, без сомнения, субъективный центр, из которого каждый из нас говорит «я». И, также без сомнения, объективный центр, с которым каждый из нас отождествляется, – это трехмерный объект, чей объем носит то имя, которое было дано нам при крещении или иным образом, и у которого при визуальном наблюдении нам доступны лишь отдельные его внешние части. Эти два центра теперь должны быть очень отчетливыми: субъективный центр, находящийся в высшем, включающем в себя все, измерении, общем для всего восприятия трехмерных объектов, и замещающая интерпретация посредством таких трехмерных объектов в их психической структуре, ограниченной тремя измерениями пространства, известная нам как «форма».
Этот сверхмерный центр и есть то, что субъективно мы есть как «Я», а то, что проявляется трехмерно, – это то, чем мы объективно кажемся как личности. Поскольку воспринимаем именно мы, и поскольку мы воспринимаем друг друга как трехмерную интерпретацию формы, по-другому и быть не может. С точки зрения пространства это кажется ясным и очевидным, но что дает нам возможность воспринимать и быть воспринятыми? Ведь мы должны «длиться», чтобы быть воспринятыми, то есть форма должна объектно распространяться не только в пространстве, но и во времени. Что длится, что обладает видимой длительностью и последовательностью во времени? Нам не известно ничего, кроме самой формы, которая, очевидно, является лишь объективизацией того, что объективирует собственную субъективность.
Из этого, несомненно, следует, что длительность объективированной формы может быть лишь аспектом того, чем является сама форма, воспринимаемая последовательно. Этот режим восприятия формы должен быть одним из измерений воспринимаемой формы, еще одним направлением измерения, или «углом» к форме, доступным для такого трехмерного восприятия, которое называется последовательным. Если бы объем воспринимался непосредственно, разве он не проявлялся бы в четырех измерениях, разве он не был бы целостным? Но он, очевидно, не целостен, форма несовершенна сама по себе, поскольку ей требуется последовательность, поскольку она вообще не может проявиться без длительности. Время, таким образом, – необходимый элемент формы, и этот элемент может быть лишь таким измерением, чье направление как таковое недоступно нашему аппарату чувственного восприятия из-за трехмерного ограничения.
Разве не очевидно, что превосходящий объем может только проявлять объекты, может только выполнять требования проявления, то есть объективизации того, что мы есть, используя то, что мы сознаем, как последовательность, или последовательную длительность, проявляя это во временнόм контексте, который сам является интерпретацией одного из своих направлений измерения?
II
Следовательно, «пространство-время» – подходящий термин для данного механизма, при котором объективизация становится доступной восприятию в трех направлениях измерения, то есть в объеме.
Но что в действительности управляет этим процессом феноменального проявления, представляющим собой наш мир, нашу жизнь, наш сон? Ответ кажется очевидным: мы управляем им, больше никого нет, чтобы делать это! А если и возможно вообразить кого-то, то сразу станет ясно, что такой «другой» – божество или что-то еще – был бы не чем иным, как тем, чем мы «сами» должны быть с абсолютной точки зрения.
Искать какую-то сущность было бы абсурдом, и когда мы ищем, мы не обнаруживаем никакой сущности. То, что мы обнаруживаем или предполагаем, есть центр, из которого исходит каждое направление измерения, глаз в точке начала каждой находящейся под прямым углом оси измерения, глаз, который, однако, является не объектом, а субъектом каждого направления измерения, то есть Я
[23]. Это «Я», однако, измеряет само себя, поскольку измерение – это механизм объективизации, так как феномены становятся проявленными только в полученном в результате измерения объеме.
Это измерение в действительности не производится непосредственно измерителем. Измерение – это интерпретация процесса, выдуманная психикой объективированного и записанная в соответствии с размерными ограничениями феномена в его двойственной диалектике. Таким образом, воображенные измерения – это то же, что и объективированный измеритель, это «его» измерения, это измерение «его самого», и они есть все, абсолютно все, что мы можем знать о «нем» лично как об объекте, то есть объективированном представлении в уме.
Нет никакого «его», «он» – это Я, всегда и везде Я, и не что иное. как Я, объективно – все сознаваемое феноменально, субъективно – вообще не что-то, абсолютно ничто, только Я, всегда здесь, всегда сейчас, без какого бы то ни было объектного существования, вне тотальности феноменального сновидения, которым является наш мир. Такое «Я», конечно же, всеобъемлюще, как и то, что есть все мы. Вот почему измерения измерителя и есть измеритель, а измеритель есть то, что мы есть. Поэтому эти измерения – наши, и центр, из которого исходят все направления измерения, – это наш центр и ясное определение всего, чем мы вообще можем быть.
Что-мы-есть должно быть тем, что мы понимаем как абсолютное всеохватывающее и всепроникающее измерение, в котором нашим органам чувств доступны только три включенных в него направления измерения.
Это, которое есть мы, таким образом, хотя и неделимо, не является никакой сущностью, поскольку «ему» невозможно приписать никаких объективных характеристик. А то, чем «оно» становится в проявленном виде, будучи объективированным в качестве феномена, хотя и разделено, но все равно не имеет никакой сущности, поскольку все, что не является чистой видимостью, то есть формой, есть не-сущность, проявляющаяся как форма и видимость. Метафизически «оно» не является ни чем-то неделимым, ни чем-то разделенным, оно есть полное концептуальное отсутствие и того и другого.
III
Форма зависит от длительности: без длительности нет формы. Понятие формы следует из понятия самой последовательности. Вне времени форма бесформенна. Вот почему «форма есть пустота, и пустота есть форма», как утверждает Сутра сердца.
Форма, таким образом, – феномен восприятия из направления измерения «вовне» или «внутри» тех, которые доступны механизму сознания, причем такое дальнейшее направление воспринимается как длительность. Вот почему форма признается «иллюзорной», когда дальнейшее направление измерения становится доступным сознанию. Форма внезапно перестает быть реальной («вещью») в момент такого «пробуждения», поскольку измерение, толкуемое как длительность, открывается как объем, в который теперь включается трехмерность
[24].
Этот всеохватывающий объем, превосходящий все и присущий всему, известен как «безвременность», так безупречно названный потому, что его проявление известно как «время», а временной характер его объема сознается как размерность и интерпретируется как четвертое измерение формы. Теперь понятно, что форма не является независимой структурой внутри измерительной модели, как можно было бы предположить, а в действительности представляет собой видимость, состоящую исключительно из направлений измерения, воспринимаемых из источника.
