В 1940-е и отчасти в 1950-е битники держатся сами по себе, почти неприступно. На идеалы и ценности молчаливого поколения им глубоко наплевать, и всем своим поведением они демонстрируют это вызывающее пренебрежение. Так, студенты престижного университета, они проводят почти что всё свое время не в душных аудиториях, но на улицах – среди проституток и хастлеров, алкоголиков и наркоманов, безумцев, преступников и непризнанных поэтов. Их интересует настоящая жизнь, та самая, которую можно выделить лишь средствами объективистского письма.
Аллен пытается свыкнуться с тем, что он гомосексуалист. Он даже спит с Керуаком, но тот не испытывает по этому поводу никаких восторгов – эксперимент экспериментом, но он же стыдливый католик…
[51] Гинзберг страдает, влюбленный в Керуака, но вскоре это проходит, развеявшись на ветру многих и многих случайных связей. В какой-то момент он оказывается на распутье: «Двадцатилетнего Аллена толкали сразу в двух направлениях. С одной стороны была Колумбия и амбиции его отца. С противоположной были Рембо, поэзия и безумие; наркотики, преступники и мир дна»
[52]. Аллен выбирает поэзию, что бы там ей ни сопутствовало.
Сам Джек не сидит на месте – он возвращается в торговый флот, затем просто странствует по своей огромной стране, записывая всякий нетривиальный – а впрочем, и тривиальный тоже – опыт. Берроуз, успевший попробовать всё, что было можно, в Нью-Йорке, срывается с места и вместе с Джоан Воллмер движется к югу: Луизиана, Техас, Мексика. Он продолжает экспериментировать с наркотиками и литературой.
6 сентября 1951 года в Мехико пьяные Берроуз и Джоан решили поиграть, как они говорили, в «Вильгельма Телля», то есть метко пострелять. Джоан установила на голове некий предмет – до сих пор не совсем ясно, что именно это было, но чаще всего называют стакан, – Билл выстрелил и попал жене в голову. Джоан умерла, Берроуз пошел под суд, однако стараниями адвоката скоро оказался на свободе.
После смерти жены Билл приступает к активной писательской деятельности. Позже он скажет, что, если бы не убийство Джоан, он никогда бы не стал писателем.
На полях: хороший, плохой, злой
«Эротическое поведение противоположно обыденному поведению так же, как трата противоположна накоплению. Если мы живем, повинуясь велениям рассудка, то пытаемся приобрести разного рода блага, работаем с целью приумножения наших ресурсов – или наших знаний, – стараемся любыми способами обогатиться и обладать все большим количеством [благ]. В принципе именно таково наше поведение в социальном плане. Но в минуту крайнего сексуального возбуждения мы ведем себя противоположным образом: мы без меры расходуем наши силы и порой, в жестоком порыве страстей, без какой-либо пользы для себя растрачиваем значительные энергетические ресурсы. Сладострастие так близко разорительному растрачиванию, что мы называем «малой смертью» момент, когда оно достигает своего пика. Соответственно, образы, воскрешаемые в памяти эротически чрезмерным, всегда пребывают в беспорядке. Нагота разрушает благопристойность, которую мы придаем себе при помощи одежды. Но, встав на путь сладострастного беспорядка, мы не удовлетворяемся малым. Нарастание присущей нам от рождения чрезмерности иногда сопровождается разрушением или предательством».
Жорж Батай – «Суверенный человек Сада».
То было время, когда молодые восстали, и это было так ново, так яро, что мало кто всерьез размышлял о перспективах такого восстания. Но для профилактики или просто по старой строевой привычке институты государственной безопасности и пропаганды включись в игру на правах кнута и пряника.
Примером того, как идеологизированная массовая культура 1950-х пыталась работать с бунтующей молодежью, может послужить знаменитый фильм Николаса Рэя «Бунтарь без причины», вышедший в 1955 году и принесший бессмертную, как позже выяснилось, славу исполнителю главной роли – Джеймсу Дину. Грубоватый, глуповатый, но, в общем, милый и симпатичный Дин бунтует не потому, что его что-то не удовлетворяет, но потому, что у него такой возраст – он бунтует без причины, то есть без мысли и рефлексии, он бунтует не для чего-то, но отчего-то, будь то неосознанное желание или подростковые проблемы с социализацией. Без причины – это значит: бунтовать, по-хорошему, незачем.
Герой Дина Джим – не революционер, но ребенок, заблудившийся в очень большом и слишком враждебном мире. Ему поможет не бунт, но единственно крепкая семья и надежная работа. Его проблемы типичны, в них нет ничего особенно: его раздражают его смешные буржуазные родители, у него проблемы с задиристыми сверстниками, он влюблен в несвободную девочку, ему необходимо выплеснуть тонны накопившейся агрессии… Кого миновала чаша сия?
Натурализовать социальный конфликт, сделать его слишком обыкновенным, слишком простым, временным и скоропреходящим – вот эффективное оружие против критики, лекарство от агрессии и борьбы. Главные фразы фильма: «Это просто возраст», «Это случалось со всеми, когда они были в твоем возрасте» и так далее в том же сусальном духе. Одним словом, нечего переживать, всё наладится (или – почему бы и нет? – на издевательски современный мотив: секса нет, но вы держитесь). Кое-что надо просто перетерпеть: мальчики от века хотят доминировать, захватывать и побеждать, девочки хотят быть любимыми, они хотят, чтобы их усталые работящие отцы целовали их перед сном – такой домашний, такой уютный и, главное, абсолютно стерильный фрейдизм. Обо всем этом снимут кино, и многие-многие дети впредь и вовек из любви к гипнотическому красавцу Джеймсу Дину будут отправлять свое безопасное (ибо беспричинное) бунтарство без шума и пыли, так, чтобы вырасти без стыда и совести, зато с идеальной прической и страстным загадочным прищуром.
Бит-поколение в сравнении с Дином – это как коктейль Молотова в сравнении с коктейлем «Секс на пляже». На самом деле в 1950-е в Штатах шла совсем другая, куда более взрывоопасная игра.
*
Теперь займемся прикладной компаративистикой – подробней остановимся на соотношении трех близких друг к другу единовременных культурных течений: битников, хипстеров и экзистенциалистов. Первые два течения, местами сливающиеся до неразличимости, рождены в Америке, третье является частью европейской послевоенной исторической ситуации. В вопросе о сходствах и различиях между битниками и хипстерами я обращусь к знаковому эссе Нормана Мейлера под названием «Белый негр: поверхностные рассуждения о хипстере», опубликованному в том же, что и «На дороге», 1957 году в журнале «Dissent». Затем я привлеку к нашему сравнению позицию Жана-Поля Сартра из его программного доклада «Экзистенциализм – это гуманизм». В итоге выясним, так ли уж близки европейские и американские бунтари той эпохи.
Норман Мейлер в своем тексте исходит из той культурно-исторической ситуации, когда западная цивилизация впервые в своей истории столкнулась с радикальным обессмысливанием жизни, потерей тех смыслов, которые определяли весь ход западной истории с начала эпохи Модерн. Две войны и неожиданный капиталистический ступор Великой депрессии пошатнули некогда устойчивые прогрессистские ценности, и именно в XX веке слова Ницше о смерти Бога (как смерти традиционных вертикальных смыслов), слова Кьеркегора об абсурдности экзистенции перед лицом неминуемой смерти были восприняты всерьез – и на деле. При этом вполне понятно, почему подобная ситуация могла сложиться в Европе – это ее собственные исторические ценности были утеряны в ходе ее же внутренней войны. Неожиданно в данном случае то, что упаднические настроения как-то перекинулись на Соединенные Штаты, которые, во всяком случае риторически и декларативно, с самого начала своего независимого существования пытались отмежеваться от парадигм старой Европы, выступали с позиции, так сказать, органического изоляционизма. Однако столкновение с охваченным огнем европейским миром в ходе войн, как оказалось, инфицировало вирусом потери смыслов даже далеких и прагматичных американцев – ярким примером тому выступает литература потерянного поколения, очень созвучная экзистенциалистским европейским настроениям, часто характеризуемая именно как экзистенциалисткая, иногда с приставками «пред» или «прото».
