В истории человечества мы сталкиваемся со злом и уродством не иначе как в силу подавления свободной сексуальности: «Сексуальная энергия является биологической созидательной энергией психологического аппарата, формирующего эмоциональную и мыслительную структуру человека. Сексуальность (физиологически – это функция блуждающего нерва) является просто созидательной жизненной энергией. Ее подавление означает с точки зрения не только врача, но и общества нарушение жизненных функций, имеющих принципиально важное значение. Важнейшими в общественном смысле формами проявления этого нарушения являются бесцельные (иррациональные) действия людей, их сумасбродства, мистицизм, готовность воевать и т. д. Поэтому сексуальная политика должна задаваться вопросом: на каком основании создаются препятствия развитию любовной жизни человека?»
[78]
Понятно, на каком: на основании подавления и воли к власти, на основании воспитания покорности, слабости, стадности. Если сексуальность первична по отношению к культуре и обществу, то тот, кто завладеет сексуальностью, завладеет и всем остальным. А значит, как и против подавления вообще, против сексуального подавления, и прежде всего против него, необходимо поднять революционные силы. В этом смысле социальная революция есть сексуальная революция, они немыслимы друг без друга, как Ленин без Коллонтай. В новом революционизированном обществе моральное подавление сексуальности будет отменено, на его место придет разумная сексуальная экономия, то есть подлинная забота о правильном функционировании, так скажем, эротического аппарата. От буржуазного отрицания сексуальности нужно перейти к революционному ее признанию и принятию. Нужно добиться того, чтобы социальное и сексуальное не противоречили друг другу, но работали друг другу на благо, коль скоро одно есть фундамент другого.
При этом властное буржуазное общество пытается всячески натурализовать подавление сексуальности, настаивая на том, что без подавления вообще нет и не может быть никакой культуры. Прискорбно признавать, но даже мудрый Фрейд был в этом смысле агентом проклятой буржуазной морали, ведь он учил, что культура вся зиждется на сублимации, то есть на подавлении сексуального и последующем переводе эротической энергии в высшие формы культурного творчества (смотри «Недовольство культурой»). Без подавления Эроса человек так и остался бы животным, у которого, кстати, сексуальность полностью освобождена, потому и культурно бесплодна. Вопреки Фрейду, надо признать, что подавление сексуальности не связано с социогенезом непосредственно, что на сублимации держится не всякое общество вообще, но только определенное, патриархальное и буржуазное общество. Антропологи знают, что существовали и другие типы общества, основанные, к примеру, на материнском праве, в которых сексуальности была дана полная воля (отметим, что об этом знали антропологи времен Райха; ныне гипотеза о Mutterrecht вызывает не столь однозначные оценки). Учитывая это, необходимо создать иной тип общества, который порвет с постулатами патриархальной капиталистической буржуазии и освободит либидо для новых свершений в области культурного творчества.
Конечно, многое изменится. К примеру, семья – эта патриархальная гадость, вызывающая у Райха праведную тошноту: «Принудительная мораль супружеских обязанностей и семейного авторитета является моралью трусов, боящихся жизни, и импотентов, не способных пережить благодаря естественной силе любви то, что они хотят обрести с помощью полиции и брачного права»
[79]. Брак, семья – эта ячейка патриархального буржуазного общества, единственной задачей ее является производство и перепроизводство экономического базиса данного типа, а также подавленного индивида, умеющего только подчиняться и передавать подчинение дальше, через семью, своей жене, своим детям: «Кардинальная задача семьи – та, из-за которой ее чаще всего и защищают консервативная наука и консервативное право, – заключается в ее свойстве быть фабрикой авторитарных идеологий и консервативных структур. Она образует воспитательный аппарат, через который должен пройти едва ли не каждый член общества со своего первого вздоха»
[80].
Именно в семье происходит первичное вытеснение сексуальной энергии. Несмотря на то, что дети созревают уже к 14 годам, им еще много лет после этого запрещают иметь какие-либо эротические отношения. Им запрещают вступать в контакт с себе подобными, им запрещают мастурбировать, в итоге подавленная сексуальная энергия разъедает маленького индивида изнутри и превращает его в послушную скотину. Дети испытывают чувство вины и вырабатывают страх к наслаждению. Интроецируя властное подавление, они сами хотят быть подавленными. Чтобы вернуть индивиду его жизнь и его свободу, нужно уничтожить патриархальную семью, позволить детям вступать в ранние сексуальные отношения, бешено мастурбировать и заниматься прочими чудесными и безобидными вещами. Нужно оптимистически смотреть в наше общее сексуальное будущее и побивать классового врага передовой научной истиной: «Здесь надо разгрести гораздо больше грязи, чем где-либо еще. Любовные отношения в первую же очередь должны быть защищены от всякого вмешательства экономических интересов, следует принять строгие законы против клеветы на естественные и порядочные любовные отношения и на детей, появляющихся на свет в результате таких отношений. Необходимо предпринять шаги по устранению чувства вины на сексуальной почве и замене внешней принудительной морали сознанием ответственности. Время для этого давно пришло»
[81]. Ведь это же прецедент: оскорбление чувств возбужденных и перевозбужденных, эротоманов и порнофилов, секс-бомб и секс-гигантов…
Вильгельм Райх заявил очень важную для своего времени тему, но сделал это в достаточной степени одиозно, чтобы очень скоро превратиться в объект и по сей день длящихся насмешек в среде мыслителей самого разного идейного спектра. Это произошло главным образом из-за выдающейся интеллектуальной слабости Райха, его умения лепить противоречия на расстоянии одной строки, его смешной позитивистской веры в непогрешимость сциентистской догматики. В связи с этим не совсем верно считать Райха предтечей философов Франкфуртсткой школы только потому, что он первым худо-бедно синтезировал Фрейда с Марксом. Мы ничего не потеряем, если будет считать, что франкфуртцы синтезировали Фрейда с Марксом сами по себе и независимо от Райха, тем более что сделали они это гораздо грамотнее и последовательнее.
Несмотря на относительную популярность идей Райха, настоящую славу получила другая работа на схожую тему – «Эрос и цивилизация» франкфуртца Герберта Маркузе, изданная им в США в 1955 году. Нет сомнения, что Маркузе имел существенное влияние на американскую контркультуру послевоенных лет, поэтому было бы глупо обойти его тезисы стороной. Они берут свое начало в солидаризации с Фрейдом в том, что история человека есть история его подавления
[82], на котором и развивается культура (тут уже культура как таковая, а не какой-то отдельный ее тип). Суть этого подавления состоит в отказе от целостного удовлетворения потребностей, в силу которого человеческое существо стремилось бы получить всё, что ему хочется, здесь и сейчас – нетрудно понять, что такой подход к жизни, ничем не отличая человека от животного и за вычетом животного инстинктивного регулятива потребностей, привел бы к незамедлительному исчезновению человека как вида через взаимную аннигиляцию всех всеми же. Собственно, цивилизация, культура, общество – это и есть те механизмы, которые сдерживают безграничность человеческого желания и дают ему форму, такую, в которой человек способен ужиться с другим человеком. Через цивилизацию, через то, что Арнольд Гелен назвал бы институтами, человеческое существо переходит от сиюминутного удовольствия к сдерживанию, от игры к труду, от восприимчивости к производительности, от полной свободы к безопасности. Таким образом, репрессия необходима человеку для выживания, а абсолютная свобода есть неминуемая гибель (Сартру нужно было учитывать, что о своей абсолютной свободе он говорит всё-таки в уютных условиях репрессивной цивилизации).
