Так писал великий князь Михаил царю в день удачного подрыва одной из русских мин: «Вечер, половина 11-го. Сейчас приехал ординарец Тотлебена лейтенант Скарятин с донесением, что тому около часа камуфлет удачно взорван. Заряд был в 12 пудов, его воспламенили посредством гальванизма; мгновенно на поверхности земли образовалась выпуклость более аршина; не ранее как часа через три можно будет войти в галерею ради сильного дыма, но должно полагать, что неприятельская галерея разрушена».
Подземными работами на IV бастионе руководил штабс-капитан Александр Васильевич Мукомолов, прирожденный сапер. Он даже штаб себе оборудовал прямо под землей, в одной из галерей. За любовь к «подземной жизни» его даже прозвали «обер-кротом». Работы с исступленной преданностью делу продолжались и зимой, несмотря на морозы, снег и дожди, наполнявшие тоннели сыростью, новые морозы и новые оттепели. Рабочие куска не доедали, не досыпали ночей, спеша на землекопные работы, откуда зачастую возвращались искалеченными, а иногда и не возвращались вовсе. Жены носили им на бастионы обед, и случалось, что их разрывало в куски вместе с мужьями.
* * *
Ракета не испугала семейства севастопольского портового рабочего Левы Рогова, который только обернулся на ее зловещий вой, перерастающий в пронзительный свист.
– Свистит – значит, мимо… – поморщился Афанасий и снова запустил оловянную ложку в казанок, парующий скорняжным духом старого вываренного сала, мерзким, но таким дразнящим пустой желудок.
Иное дело – жена его, Ульяна, хоть и не впервой на бастионе, но подмяла под себя, запахнула зачем-то полой мужниного зипуна вихрастого мальчишку, отворотясь от настырного визга…
Лева покровительственно усмехнулся и, потянув губами горячий, нарочно не снятый, навар, подмигнул мальцу поверх ложки.
Тот сердито засопел, вырываясь из-под мамкиной юбки. Все-таки 12 лет мужику…
В следующее мгновенье ракета с рикошетным звоном отскочила от черного бока мортиры саженях в трех от воронки, где обедала семья Роговых…
Последнее, что увидел Лева, это как закувыркался казанок, зашипел-взвился пар на белесых головнях костерка…
– Ваше благородие, Лев Николаевич, позвольте ответить… – без особой надежды в голосе спросил угрюмый артиллерист офицера. – И так уж один выстрел на их полста.
Молодой поручик, подобрав со лба волнистые волосы, встретился взглядом с другим своим подчиненным, поднявшим голову снизу, из дымящейся воронки.
Тот хотел было утереться, но вовремя спохватился – руки, которыми он добрал в корзину то, что осталось от Роговых, были в крови и грязи. Утерся тыльной стороной ладони. Во взгляде его был тот же вопрос.
– Два. Нет, три выстрела, – сглотнув, сухо распорядился поручик Толстой, заступивший сегодня в дежурство по мортирному дивизиону…
Невредимым остался только мальчишка, прикрытый полой материнского зипуна. Родителей его уже снесли на погост, туда же, в ноги, поставили и корзину, прикрытую кровавым тряпьем. Мальчишка наблюдал все это без всяких видимых переживаний, будто маленький деревянный истукан. Но когда его окликнули: «Сашка?» – обернулся.
Взгляд мальчика был бессмысленно-сосредоточенным, как спросонья. Луковичной формы личико, словно веснушки, забрызгал алый крап крови.
– Пропал малец… – покачал головой штабс-капитан Мукомолов. – Свихнется.
– Нет. Душа контужена, – пояснил не то ему, не то сам себе Илья. – Мал еще, отойдет. У него остался кто?
– Никого, ваше благородие, – не спрашивая изволения, вздохнул пожилой солдат – тот самый, что собирал в воронке разметанные внутренности. – Они и сами в Севастополе пришлые. Роговы. Санька? – позвал он снова мальчишку, но тот от него только попятился, увидев кровь на манящей ладони.
– Ах, ты… – спохватился артиллерист, торопливо пряча руку в полу шинели. – Ничего. Не извольте беспокоиться, Василий Александрович. Кинем клич по землекопам. Средь них городских много. Приютят.
Василий Александрович кивнул, озабоченно роясь в кармане.
– Вот, отдашь. Если, кто возьмется за опеку, – отчего-то смущаясь, сунул он за пазуху солдату целковый. И поспешил продолжить разговор, начатый еще в катакомбе, откуда они с Ильей только вышли, когда случилось происшествие, сколь драматическое, столь и обыкновенное для их бастионных будней. – Уверен, неприятель не заметил, что рукав к мине мы отрыли заново после взрыва заряда, – приглашающим жестом указал «обер-крот» на хлипкую лесенку, ведущую к пушечным дворикам наверху подлинной крепостной стены, сложенной на одной только глине и как будто усердием гигантских муравьев. – Так что, в случае чего… – Мукомолов со щелчком разложил складной монокль. – Бери курс на огни бульварной батареи и уже в саженях десяти за французской параллелью всенепременно ухнешь в воронку. Ни с чем не перепутаешь, – упредил он возражение Пустынникова на тот предмет, что воронок на ничейной земле более чем предостаточно.
– Это даже не воронка, но провал, как при оползне. Да вот сам взгляни… – передал Мукомолов трубу.
Действительно, пробежав панорамным глазком в черной оправе по язвам воронок и бурым лишаям горелой травы, уже на подходе к неприятельской линии, Илья почти сразу обнаружил место, где земля осела почти правильным кругом. Здесь даже трава как ни в чем не бывало тщилась зеленеть, несмотря на ежедневные огненные бури и смерчи. Тут саперы русского «обер-крота» упредили французский подкоп в самом начале.
– Видишь брошенную бочку с нашей стороны? – толкнул Илью в бок приятель.
Тот кивнул.
Трехмерная
[103] бочка с железным вертком в пузатом боку стояла с краю провала. Видимо, водовозка, совершенно негодная к дальнейшему употреблению – рассевшаяся, щелястая, в дырах…
– И дна у нее нет, – многозначительно заметил Василий Александрович.
– Бездонная бочка… – задумчиво протянул Илья. – Под самым носом у неприятеля. И как не заподозрили?
– Ну почему же? – пожал плечами штабс-капитан Мукомолов. – Заподозрил один их капрал.
– И что?
– Ну что… Он в бочку: «ку-ку?» И ему оттуда: «ку-ку!»
– Скажешь потом, как с мальцом обойдется, – прощаясь, попросил штабс-капитан Пустынников штабс-капитана Мукомолова, тоже отчего-то испытывая неловкость.
– Непременно. Я его из виду не выпущу, – энергично кивнул Василий. – А коли со мной чего, так ты тоже… – видимо, также не слишком склонный до сантиментов, «обер-крот» раздраженно махнул рукой: – Ну, хоть убедись, что ли? Что с ним все ладно…
Под Севастополем,
французский полевой госпиталь
Кажется, его погружали в кипящую смолу, огненная жижа дошла уже до бедер, и едва удавалось сопротивляться настойчиво сонливой силе, тянущей на дно адского котла, держаться за раскаленную медь краев мокрыми от пота руками…
