Грохот взрыва, а изредка и гул артиллеристского выстрела разметывали в ночном мраке багровые сполохи…
Капитан долго курил, наблюдая фигурку и, наконец, нахлобучив на брови картуз и огладив горстью белые усы, решился потревожить то, что сам ворчливо назвал:
– Тоска собачья…
Дочку князя Мелехова, голубоглазую Машеньку, он признал тотчас – со старым воякой они приятельствовали, так что прыткую девчонку он узнал сразу. Вот только по кому она там, на проклятом бастионе, тоскует? До городских сплетен старый капитан был не охотник. Только и смог, что утешить:
– Обязательно вернется, Машенька.
– Обязательно, дядя Миша…
«Надо же, признала. Даже не обернувшись, по одному только голосу» – и дядя Миша вернулся на свои, считающиеся запасными, позиции.
NOTA BENE
Сдача Севастополя
Прямым подтверждением тому, что никем она не планировалась, а уж в последнюю очередь рядовыми защитниками города, субалтерн-офицерами, – было возведение наряду с передовыми бастионами второй оборонительной линии. Линии обороны, проходившей уже по городу, который не только сдавать не собирались, но, напротив, оборонять до последней возможности, даже когда дело дойдет до уличных боев.
Для этого ближайшего здания к IV и V бастионам приведены в оборонительное состояние; в более прочных постройках помещены карронады для обстреливания улиц и площадей; все выходы из продольных улиц преграждены баррикадами из каменных стен, с амбразурами для орудий малого калибра.
Главным опорным пунктом внутренней линии должна была служить батарея Скарятина (на южной оконечности Городской высоты); с обеих сторон ее устроены были траншеи, через что образовалось довольно обширное открытое укрепление. Оборона этого укрепления возложена была на главный резерв (генерал-майор Баумгартен – 14 батальонов, 8 ор.), причем 4 его батальона назначались для обороны домов и баррикад, остальные же – для встречи штыками неприятеля (в случае штурма) и выбития его из IV бастиона.
Однако С.-Петербург решил по-иному…
Главная квартира французских войск
На двор Илья вышел не столько проветриться от табачной и свечной духоты клуба, сколько сориентироваться на предмет срочной ретирады.
– У нас есть дело, и неотложное, – прорычал Виктор, как будто штабс-капитан был той единственной причиной, которая не давала всему «делу» разрешения.
– Вот именно, – слегка удивился, но больше все-таки обрадовался Илья Ильич: «Кажется, не придется вытаскивать гвардейца из-за карточного стола за шиворот». – Я думаю, неспроста подивиться на нас не пришел никто из штаб-офицеров союзников. Ни Боске, ни Мортанпре, ни полковник Трошю, да и англичан – ни Бергойна, ни Инглэнда, Эйри…
– Черт знает, о чем вы иногда думаете, – рассеянно отозвался Виктор, оглядываясь в багровой полутьме лагеря.
– Я думаю о том, что союзники затевают что-то на сегодняшнюю ночь, – по-прежнему дивясь, почесал пшеничный ус штабс-капитан мизинцем. – И если мы успеем, то, по меньшей мере, можем предотвратить вступительные аккорды этой симфонии.
– Какой еще симфонии?
– Я ж говорил вам в клубе об «иерихонских горнах», – пытливо всмотрелся Илья в лицо поручика, такое бледное, будто с него кровь схлынула от волнения.
– Да черт с ним, с вашим Иерихоном, совсем, – отмахнулся тот. – Как и с Троей. Есть дела поважнее.
– И что же вас так пробрало?
– Потом…
Сейчас, и впрямь, становилось как-то не до разговоров. Французский лагерь на глазах приходил в движение. И, похоже, что не только французский.
– Англичане, – дернул и поволок Илья впавшего в забытье поручика куда-то в сторону.
В красноватом зареве факелов и костров, мимо мрачнеющих бараков и немногих «перезимовавших» палаток, бесконечной черной змеей ползла колонна. В черных шинелях с пелеринами, в рыжих тулупах с вышивкой, упрямо напоминавших русскую, двигались британские Redcoats – «красные мундиры».
Вслед им, звеня сбруей и звякая оружием, устремлялась легкая французская кавалерия. Колонны сопровождались не только верховыми колонновожатыми с фонарями, но и тут же крутилась императорская гвардия, выполняя роль полевой жандармерии.
Оттого Илья, не раздумывая, бросился в первую же обозную телегу, оказавшуюся поблизости, и затянул за собой Соколовского.
Что-то слишком похожее на осколки ракет и ядер, отправляемых в Балаклавские кузницы на переплавку, оказалось у них под боками, но было не до комфорта, и больше того…
– Если что, станем сыпать за собой из телеги, – определил тактическую пользу груза Пустынников и, опережая вопрос Виктора, пояснил: – Превосходный получится спотыкач для конников, как станут догонять.
– А что переждать – никак? – спросил все-таки поручик.
– Никак, – покачал головой штабс-капитан. – Судя по всему, наступление входит в план «Падения Иерихона», а мы с вами знаем и направление их удара, и то, что они сделают в первую очередь.
– И что же? – похоже, лейб-гвардии поручик так до сих пор и был одолеваем чем-то своим, занимавшим все его существо целиком и полностью, поэтому Илья Ильич почти отмахнулся:
– Да взорвут редут к чертовой матери!
– Тогда чего мы тут с вами нежимся?
Нет, оказывается, не так уж полностью был занят поручик угрызениями совести. Было куда поместиться и новым чувствам – чувству долга.
Поручик вскочил на колени и, ухватив вожжи, хлестнул по мощным крупам. Пара тяжеловозов, запряженных в телегу, в лучшую пору отличавшихся невозмутимостью, даже прянула от его неистового порыва, беря ход…
Вскочил на ноги и штабс-капитан, выхватив английский двуствольный пистолетик «диллинджер» – не столько незамеченный, сколько благородно оставленный ему как залог доверия. Оглянулся…
Вид сверху открывался эпический – лоснились медвежьим мехом гвардейские шапки, потряхивали белыми помпонами «поркпаи» англичан, трепетали страусовым пером «боннеты» шотландцев, золотились номерами красные тульи французских кепи – лавина!
Что означал гвалт и переполох, возникший от офицерского клуба и передавшийся «жандармам» – отсюда определить уже было трудно, но это определенно была погоня за «русскими шпионами». И подковы ее уже слышно били землю совсем рядом по бокам колонны.
И тогда поручик Соколовский завопил во все горло то, что и вовсе не подлежало переводу, что-то вроде: «Сарынь на кичку!» – а Пустынников, мужчина не самого атлетического сложения, едва не кувыркнулся за задок телеги, швырнув туда же мешок со снарядным ломом. И хоть боевых коней преследователей трудно было удивить осколками картечи и ядер, но когда вот так – кучей и прямо под копыта – ближайший жеребец отвернул, хрипя и по-змеиному выгибая шею.
Хотя отсрочка это была, конечно, недолгая.
