– Увидимся в антракте, – донесся звучный голос Уитни, и Тони мысленно поблагодарил Фрэнка, который забронировал ложу только для двоих. Люк и Уитни отправились в амфитеатр.
В ложе, отгороженные от других зрителей, они молча заняли места. В нервном предвкушении Джун пригладила копну черных локонов, которые перестала выпрямлять, и сбросила туфли, поджав под себя одну ногу.
Вычурность золоченого эдвардианского интерьера слепила, и Тони невольно опустил взгляд на колено Джун, которое она тут же прикрыла, расправив широкую юбку платья.
– Здесь прохладно, – придумала Бэмби, уличенная в излишней скромности.
Погас свет. Поднялся занавес.
Музыка… гениальная, пожалуй. Актеры пели о Вероне. На длинном узком экране над сценой бежали субтитры, но Тони и без того хорошо понимал французский. Он не отвлекался. Он наблюдал за удивительной девушкой, которая сидела рядом. Джун завороженно следила за актерами, вздрагивая, кусая губы, сминая в кулаках ткань юбки.
Тони не особо любил Шекспира, но сейчас проникся, потому что чувствовал переживания Джун. Кто бы мог подумать, что Бэмби такая романтичная.
Она осталась в ложе во время перерыва, а во втором акте, после бегства Ромео из города, беззвучно плакала о чужой судьбе. По бледному лицу текли слезы, на губах не осталось помады. Она снова была той одинокой американской девочкой, которая когда-то давно стояла посреди гостиной в Иден-Парке, одетая в старые джинсы и мужскую рубашку. Тогда Бэмби так же прямо держала спину, притворяясь, что все прекрасно, поистине великолепно. И, кривясь от кислоты, упрямо пила вишневый компот.
Тони, как заколдованный, протянул руку и тронул ладонью прохладную щеку Джун, стирая слезы. Она смутилась, спрятала взгляд… такая непередаваемо красивая сейчас.
– Бэмби, давай переедем в Иден-Парк до Рождества, – вдруг предложил он, сам себя напугав.
– Ты… ты серьезно? – отвлеклась она от страданий.
– Да. Так будет проще. Нам с тобой.
– А по-моему, это все усложнит.
– Что именно усложнит? Дорогу в универ? Это мелочи.
Она неопределенно пожала плечами.
Чертова неопределенность, как заноза в нервной системе.
– Ладно. Забудь, – с раздражением вздохнул он, отстраняясь, и до конца рок-оперы больше не делал сомнительных предложений.
Занавес. Овации. Одиночество, даже среди тысячи людей. Всего один шаг от Джун, а кажется, что целая пропасть.
– Бр-р, холодно, – поежилась на улице Уитни, и Люк, быстро попрощавшись, увел ее к машине. Люк не любил театры. Вообще искусство не признавал, так что был рад свалить отсюда.
Вечерние огни заливали город золотом. На севере, на утесе, виднелся замок, который стоял там много сотен лет и простоит, наверное, еще столько же… если Арктика не растает и не затопит все к чертовой матери. А потом север замерзнет, второй ледниковый период начнется. Классные перспективы, ничего не скажешь.
Тони был взвинченный. Настроение в хлам.
Джун села на пассажирское сиденье «лэндровера», и он молча завел двигатель. Двадцать минут угнетающей тишины тянулись целую вечность, но и вечность не бесконечна, и он объявил наконец, припарковавшись рядом с домом Джун:
– Я провожу тебя до квартиры. Мало ли, темно на улице.
– Хорошо, – сказала она, выбираясь из салона, а у подъезда остановилась и несмело попросила: – Подожди, пожалуйста, я захвачу ноут и кое-какие вещи.
Тони удивленно наморщил лоб.
– ?? Ты согласна?
– Да. Это чрезвычайно щедро и невероятно любезно с твоей стороны – позволить мне вернуться в Иден-Парк до Рождества. – Ее насмешливый мягкий тон лег бальзамом на сердце. – Ты прав, нам действительно будет удобнее.
– Повтори…
– Ты прав. Ты. Прав.
Он широко улыбнулся, мгновенно выбитый из пасмурного настроения. Вроде тот же ветреный вечер, тот же город. А мир ощущается по-другому.
Что нужно для счастья? Вернуться с Джун домой. И плевать на второй ледниковый период, как-нибудь справимся.
Она впопыхах сгребла вещи в большой дорожный чемодан, затем схватила второй – тот, пошарпанный, старый, который забрала с собой при переезде, и Тони спросил:
– Что все-таки в чемодане?
– Кое-что.
– Не поделишься?
– Нет.
Но испортить ему настроение уже было невозможно. Он улыбался всю дорогу, пока Джун смотрела в окно на смазанные огни и серо-зеленые холмы пригорода.
Система безопасности просканировала номер машины, кованые ворота в Иден-Парк открылись, впуская гостей, и «лэндровер» медленно покатился по подъездной аллее. Тони призадумался. Когда же он в последний раз привозил сюда Джун?.. Давно, еще в школе, когда вампирше нужно было в торговый центр. Она готовилась к ночным съемкам 30-килограммового броненосца и купила корм: корни какие-то и фрукты. Тони тогда предложил купить заодно сорок тысяч муравьев, чтобы накормить такую огромную тушу, и Джун долго возмущалась, рассказывая о том, что именно этот броненосец по имени Шон сознательно стал вегетарианцем.
Какой же забавной была Бэмби когда-то. Он страшно скучал по ней, когда уехал учиться в универ. Не хватало ее суетливой деятельности по расширению сознания броненосцев и всяких там Тони Андерсонов…
В доме оказалось непривычно тихо.
– Нервничаю, словно впервые здесь, – шепотом призналась Джун, цепляясь за свой пошарпанный чемодан с тайнами прошлого. – Генри с ума сойдет от радости. Мы вместе еще ни разу Иден-Парк не навещали.
Тони отнес вещи Джун в ее комнату, а потом спустился вниз по широкой лестнице. У подножия караулил дворецкий.
– Мальчик мой! Что же ты не предупредил, я бы тебе поздний ужин приготовил, – пожурил тот, приглаживая редкие волосы на облысевшей голове. – Ты до понедельника? Приказать, чтобы подготовили твою комнату?
– Выдохни, Генри. Иди спать. Мы сами разберемся.
– Мы?! – поразился тот, поправляя ремень на форменных брюках.
– Я и Джун. Мы сюда до Рождества решили переехать.
Генри оперся рукой о перила, издав нечленораздельный звук одобрения, а потом кинулся обниматься.
– Слава богу! Какое счастье, дети вернулись, – бормотал он вперемешку с глухим хохотом, и Тони похлопал его по спине:
– Ну все, все. Утром увидимся.
– Утром меня не будет. Элиза в госпитале, готовится к родам. Завтрак вам миссис Янг подаст.
– Не нагружай ее, мы сами себе хлопья молоком зальем, – шутливо ответил Тони, смиренно принимая тот факт, что для старожилов Иден-Парка навсегда останется школьником.
– Помирились, помирились-таки! – продолжал преждевременно радоваться Генри, пока Тони поднимался по широким ступеням. Перед огромной семейной картиной он остановился, вскинув бровь. Пойти налево – к себе, или направо – к Бэмби-Джун? Хм… У Генри вот-вот внук родится, вроде серьезный предлог.
