Джун приподнялась на цыпочки и поцеловала его в прохладную щеку.
– Надменностью. Что бы я ни делала, казалось, этого недостаточно… Я, между прочим, когда-то рассказала мистеру Кларксону о нас, о том, почему мы поссорились. Все уши ему проела, вымотала несчастного старика.
– И что он ответил?
– Что парню, который меня обесценивает, не нужно ничего доказывать, от него нужно уходить.
Во рту горечь растеклась, по внутренностям будто танком проехались. Тони поморщился, понимая, что когда-то сильно накосячил. Он хотел бы признаться, что любил ее годами и ждал. И что ее было достаточно, даже через край.
– Прости меня, Бэмби, я был… хуже голуболицей мартышки.
– Вот именно. – Она фыркнула, показывая, как жалко выглядят его извинения, отстранилась и раскрыла ладонь, являя миру 20 пенсов. Джун шумно втянула свежий воздух, наполненный ароматом спящей природы, прикрыла глаза и, пробормотав желание, швырнула монету в колодец. – Последняя, – сообщила она и добавила взволнованно: – Попросила удачи.
– В чем?
– В поисках. Я много размышляла в последние дни, и… в общем, давай поедем к родителям моего отца на следующих выходных, если они будут дома. Я готова.
Ого, ничего себе прогресс. Так вот почему она ходила тихая все выходные.
Джун взяла его за руку, и они размеренным шагом направились к особняку, каждый размышляя о своем. О чем думала малышка Бэмби, было заметно по хмурому выражению лица: переживала, как пройдет встреча с родственниками. О чем думал Тони, осталось загадкой даже для него самого. Но потом мысль все-таки оформилась, и он осознал: нужно срочно позвонить Кайдену Хёрсту, чтобы приехал в Иден-Парк.
***
– Кого мы ждем?
– Это сюрприз, Бэмби.
– Кто-то из Паркеров?
– Они через неделю вернутся, так что нет. А ты надеялась увидеть Криса? Соскучилась?
– Пфф, скажешь тоже. – Она поерзала на стуле и облокотилась о дубовый стол.
Просторная, отделанная деревом кухня особняка была залита тусклым искусственным светом, и Тони зажег большие свечи на столе.
Взвинченная, Джун не усидела на месте и поднялась, прошлась по комнате, сунув руки в задние карманы джинсов. Чтобы не пялиться на эти самые карманы, Тони подкатал длинные рукава черной футболки и срезал пару стеблей лаванды, которая сухими вениками висела вдоль стены среди других трав.
– Тебе лаванды в чай добавить?
– Мне шоколада, если можно, – попросила Джун. Она была на взводе, просто жесть. Не любила неопределенность, а Тони, наоборот, любил нагнать тумана.
Он сделал ей горячего шоколада – без маршмеллоу, чтобы не испытывать судьбу: Кайден был человеком спонтанным и мог нагрянуть в любую минуту.
Ох уж эти спонтанные люди.
Джун, как на зло, нашла стеклянную банку с зефирками в одном из шкафов и вывернула в кружку миллион их, наверное. Тони посчитать не успел. Он снова глянул на наручные часы и обреченно сел за стол, отпивая обжигающе-горячего зеленого чая с лавандой. Бэмби, в свою очередь, обхватила глиняную кружку двумя ладонями, подула на маршмеллоу, чтобы заколыхались, – и началось…
Где ее только учили издеваться над людьми?
Джун смотрела в стол. Ей не было дела до чужой внутренней борьбы. Она медленно прошлась по краю кружки языком, и Тони представил, что она делает то же самое с его членом, с таким же наслаждением…
Спина покрылась испариной, то ли из-за слишком горячего чая, то ли из-за больной бурной фантазии.
Угомонись. Уйди из комнаты, сделай что-нибудь полезное для человечества.
Дыхание стало глубоким, вязким, будто легкие накачали не кислородом, а растаявшим зефиром. Тони медленно выдохнул и потянулся к пуговице на джинсах, чтобы расстегнуть ширинку и ослабить напряжение в паху.
Черт, надо сказать ей, чтобы прекратила.
– Джун, – произнес он очень тихо, но она все-таки услышала и подняла на него взгляд… Хитрый, наглый взгляд, полный самодовольства, которым прошила насквозь.
Он и забыл, какой она может быть невыносимой.
Зазвонил телефон, гость у ворот, значит. Ну и пусть подождет, не хрен приезжать, когда люди заняты.
Джун недоуменно вскинула бровь и ехидно спросила:
– Какие-то проблемы, Тони?
Никаких, Бэмби. Все великолепно, просто зашибись.
– Другого времени выбрать не могла?
– Для чего? – спросила она, в глазах – невинное удивление, а губы изогнуты в кривой ухмылке.
Телефон звонил и звонил.
Тони подошел к ней и развернул к себе со стулом, так что деревянные ножки заскрежетали по мрамору. Джун вскрикнула от неожиданности, а он сдвинул ее колени и зажал своими. Притворяясь, что не видит, насколько он возбужден, эта нахалка кивнула в сторону телефона, сообщая очевидное:
– Там твой сюрприз прибыл, кажется. Нам пора.
Она безуспешно попыталась подняться и возмущенно выругалась, когда он не позволил.
– Ты зачем меня завела?
Джун раздраженно вздохнула и произнесла покаянно, неуклюже складывая руки на груди:
– Терпеть не могу угнетающую неизвестность, и ты об этом знаешь, но все равно не признался, кто сюда едет.
Тони понимающе кивнул:
– Безобразие. Как ты меня терпишь? – Он выгнул спину, лениво сбрасывая футболку, и поймал шокированный взгляд болотных глаз, которые пожирали его, несмотря на протест.
Джун отклонилась и оперлась двумя руками о край стула позади себя, чтобы удержать равновесие. Легкий румянец проступил на скулах и даже на кончике носа. Контур ее тугих грудей под футболкой стал более четким, и Тони сильнее зажал ее ноги своими.
– Там человек ждет…
– Подождет.
– С ума сошел, – то ли осудила, то ли похвалила она.
Тони накрыл ладонью ее затылок, запуская пальцы в мягкие кудри, и слегка сжал. От бестии в болотных глазах не осталось и следа, одна лишь ранимость – да этот голод, который пробуждал в нем темную сторону. Заряд дофамина пробежал вдоль позвоночника, ударив в пах, и Тони непроизвольно качнул бедрами навстречу Джун. Склонился к ней и жадно накрыл сладкие губы своими, впитывая вкус маршмеллоу, а потом нетерпеливо, хрипло прошептал:
– Хочешь попробовать меня, Бэмби?
– ? ч-что?
Он облизал два свои пальца и протолкнул в ее яркий рот, ритмично двигая, ощущая влажность ее языка. Джун послушно начала их посасывать, и это подействовало гипнотически. Внутренности скрутило от того самого мучительного ожидания чуда. Тони очень медленно сделал шаг назад, и она опустила горящий взгляд к его внушительному стояку, прикрытому боксерами в прорези расстегнутой ширинки.
