Подозреваю, Юм был совершенно прав, полагая, что ни один разум не может полностью понять себя самое, пытаясь заглянуть в себя. Одна из проблем здесь заключается в том, что каждая область мозга выполняет большую часть своей работы таким образом, что наблюдение за ней со стороны других областей невозможно. Есть и еще одно препятствие: когда одна часть пытается исследовать другую, ее попытки могут повлиять на состояние этой другой части, таким образом искажая свидетельства, которые она пыталась получить.
Однако в далеком 1748 году даже Дэвид Юм не мог бы предсказать, что мы разработаем способ заглянуть в живой мозг, не повреждая хранящейся в нем информации. Но в наши дни постоянно появляются все новые сканирующие аппараты, способные все более подробно рассказать о процессах, которые можно назвать психическими событиями. Тем не менее некоторые мыслители по-прежнему утверждают, что нам никогда не узнать всего, что нужно.
Философ-дуалист: Все эти попытки обречены на провал; пусть вы научились измерять или взвешивать части мозга, но ни один материальный инструмент никогда не сумеет измерить субъективные переживания, такие как мысли или идеи, которые существуют в отдельном мире, мире психического.
Такие мыслители считают, что наши чувства – результат нефизических процессов, которые навсегда останутся за пределами досягаемости научных объяснений. Однако я бы возразил: подобные взгляды вызваны тем, что мы пытаемся упаковать слишком много разных вопросов в одно слово, например «субъективное». Это дает нам иллюзию того, что мы столкнулись с одной-единственной неразрешимой загадкой, но в главе девятой будет показано, что, хотя некоторые из этих вопросов сложны, если рассмотреть каждый по отдельности, прогресса можно достичь во всех.
Холист: Я не верю, что такой подход будет эффективным, потому что сознание – просто один из тех «цельных» феноменов реальности, которые необъяснимо возникают всякий раз, когда система становится достаточно сложной. Это естественно для сети, состоящей из миллиардов мозговых клеток.
Если бы одной лишь сложности было достаточно, то почти все обладало бы сознанием! Например, то, как волна разбивается о берег, во многих отношениях является более сложным процессом, чем то, что происходит в мозге, – но это не должно приводить нас к выводу, что волна способна мыслить. Поскольку, как гласит «принцип организма», если между частями системы чересчур много связей, это приведет лишь к образованию «пробок», а если число связей слишком скудно, то система почти ничего не будет в состоянии сделать.
Все эти аргументы говорят о том, что нет особенного смысла размышлять о «сущности» сознания, потому что это слово значит для нас слишком многое, чтобы разобраться со всеми его аспектами сразу. Давайте еще разок обратимся к Аарону Слоуману:
Аарон Слоуман: Я, например, вообще не считаю важным искать определение феномену сознания и полагаю, что это отвлекает внимание от важных и сложных задач. Сама идея основана на фундаментальном заблуждении о том, что лишь потому, что есть существительное «сознание», должна существовать и некая «вещь», наподобие магнетизма, электричества, давления или температуры, и что необходимо эту вещь «определить». Или же на заблуждении о том, будто это важно – доказать, могут или не могут механизмы «ее» воспроизвести, или выяснить, как эта «вещь» развивается, или какие животные «ею» обладают, или решить, в какой момент развития плода «она» появляется или в какой момент смерти мозга угасает, и т. д. Нам не найти одного-единственного феномена, с которым все это можно связать, – существует лишь очень большое собрание самых разных феноменов [Слоуман, 1992].
Я полностью согласен с позицией Слоумана. Чтобы понять, как работает наше мышление, нужно изучить эти «самые разные феномены», а затем задать вопрос, какие машины способны воспроизвести некоторые из них или все. Иными словами, нужно попытаться разработать пример – а вовсе не определение – машины, способной делать то, что делает человеческий разум.
4.4. Почему важность сознания так переоценивают
Вильгельм Вундт: Наш ум устроен столь удачно – он подсказывает нам самое основание нашей мысли, а мы даже не подозреваем, как совершается эта работа. Одни только результаты ее становятся известны сознанию. Бессознательный наш разум для нас – что неведомое существо, которое трудится и возделывает почву лишь для того, чтобы наконец бросить зрелые плоды прямо нам в руки [Вундт, 1897].
Одна из причин, почему сознание кажется настолько таинственным феноменом, состоит в том, что мы преувеличиваем свою восприимчивость. Например, входя в комнату, человек чувствует, будто мгновенно замечает все, что попадает в поле его зрения. Однако это всего лишь иллюзия, которая возникает потому, что глаза очень быстро обращаются на любой объект, привлекший наше внимание (см. «иллюзию имманентности» в разделе 4.5). Аналогично дело обстоит и с «сознанием» – мы точно так же ошибаемся в том, что «замечаем» в поле своего собственного разума.
Патрик Хейс: Представьте, каково бы это было – осознавать процессы, с помощью которых мы генерируем воображаемую (или настоящую) речь… [Тогда] столь простое действие, как, скажем, «придумать имя», превратилось бы в трудоемкий и изощренный процесс применения сложного механизма лексической выборки, подобный игре на органе, в котором вместо клавиш – данные. Слова и фразы, которые сейчас просто возникают у нас в сознании, служа коммуникативным целям, стали бы отдаленной мечтой, достижение которой требует знаний и навыков, как симфония, исполняемая целым оркестром, или сложная машина, над которой трудится механик… [Итак, если бы мы сознавали все это, то] каждый из нас оказался бы в роли чего-то вроде слуги собственного прежнего «Я» и нам пришлось бы носиться туда-сюда внутри собственных голов, проверяя детали психического механизма, который в настоящее время удобно скрыт от взгляда, что позволяет нам посвящать свое время более важным вопросам. Зачем запираться в машинном отделении, если можно стоять на капитанском мостике? [Хейс, 1997].
С этой парадоксальной точки зрения сознание все еще рисуется изумительным, но уже не потому, что так много нам рассказывает, а потому, что защищает нас от множества утомительных знаний!
[35] Вот еще одно подобное описание:
Представьте водителя, который управляет огромной энергией автомобиля, не зная, как работает его двигатель и как руль поворачивает машину влево или вправо. Но если задуматься, мы водим свои тела, машины и умы почти идентичным образом. Что касается сознательной мысли, вы управляете собой во многом так же; просто выбираете новое направление, а все остальное делается само. В этот невероятный процесс вовлечено огромное сообщество мышц, костей и суставов, которые контролируются сотнями взаимодействующих программ, пока что недоступных пониманию даже специалистов. Однако стоит вам лишь подумать: «Поверни сюда», и ваше желание автоматически выполняется… И если поразмыслить, разве может все быть иначе? Что произойдет, если мы будем вынуждены понимать триллионы схем, которые содержатся в наших мозгах? Ученые вглядываются в них уже сто лет – и все же почти ничего не знают о том, как они работают. К счастью, в повседневной жизни нам нужно только знать, для чего они служат! Например, если вы думаете о молотке, то только как о чем-то, чем можно забивать гвозди, а о мяче – как о чем-то, что можно бросить и поймать. Почему мы не видим вещи как они есть, а смотрим на них больше с точки зрения того, как они используются?
[36]
