Итак, начались репетиции, и The Stillettoes постепенно стали вырисовываться: три ведущих голоса, все девушки, а бэк-вокал – исключительно мужской. В музыкальном плане это была абсолютная мешанина: немного популярного фолка, немного от герлз-бенда, немного R&B, немного глэм-рока (все мы обожали Dolls). Людьми мы тоже были очень разными. Розанна, любительница блюза и R&B, американка итальянского происхождения из Квинса, лесбиянка и феминистка, выступала против несправедливого отношения к женщинам в обществе. Эльда, носительница кабаре-культуры, обладала ярким, громким, непредсказуемо взрывным характером. Мне больше нравились традиционные рок-композиции. На тот момент я еще понятия не имела, что собой представляю, но твердо намеревалась это выяснить. И в то самое время, когда мы запустили группу, я жила в кошмаре из-за моего преследователя и его бесконечных бомбардировок звонками.
Аманда, Эльда и я… The Stillettoes
Однажды вечером я пришла домой после смены в парикмахерской и заметила, что с чертовыми французскими окнами что-то не так. Все рычаги и замки были сломаны, так что створки не получилось бы ни захлопнуть, ни запереть. Я подумала, что ко мне забрались воры, но ничего не пропало. Каким-то образом мне все-таки удалось закрыть эти дурацкие окна – я жила на первом этаже, других вариантов не было. Потом я убедилась, что остальные окна тоже заперты. Издергалась я ужасно, но, немного успокоившись, отправилась в спальню смотреть телевизор.
В ту ночь мистер С. разбил в спальне окно и влетел в комнату так быстро, что у меня просто не было времени спрыгнуть с кровати или позвонить 911. Ярко-красное лицо и прыгающая, кривая улыбка – таким он ворвался в мой дом. Его лицо походило на маску японского демона с оскаленными клыками и выпученными глазами. И у него был пистолет… Мое сердце колотилось с тройной скоростью – а все остальное остановилось. Казалось, что комната повисла в густом бульоне, – время застыло. Он размахивал передо мной пистолетом и орал: «Где он, Дебби?! Где он?» Я сказала: «Здесь никого нет». Он с такой силой распахнул дверь шкафа, что одна из петель вылетела из паза. Потом он перевернул вверх дном остальные комнаты в поисках «другого мужчины». Не найдя никого, он вернулся в спальню. Он несколько раз ударил меня, напугав еще больше, потом еще час или около того скорчившись просидел на кровати, всячески мне угрожая. В какой-то момент он приставил пистолет к моему лицу и попытался взять меня силой. Его угрозы стали воплощаться в жизнь.
Уходя, он бормотал что-то насчет того, что завтра починит окна. Я понимала, что нужно выбираться, и быстро. К тому времени The Stillettoes репетировали уже около месяца, и Розанна упоминала, что над ее квартирой на Томпсон-стрит на Манхэттене есть свободное жилье. Я сняла его и на всех парах сбежала из Джерси, второй раз за свою жизнь.
Я по-прежнему работала в парикмахерской и каждый день ездила туда из города. Но мистер С. продолжал звонить в салон и висеть у них на телефоне, а то и заявлялся сам и так меня терроризировал, что мой босс, Рики, которого я знала со школы, не выдержал: «Слушай, если ты его не остановишь, тебе придется уйти».
Однажды мистер С. нашел мой телефонный счет со списком нью-йоркских номеров. Он принялся звонить Эльде, остальным участникам группы и всем моим друзьям, угрожал им, пытаясь дознаться, где я. Я пошла в полицию Нью-Джерси и заявила, что меня преследуют. Я сообщила им, что он украл мою корреспонденцию, что казалось мне федеральным преступлением. Мне ответили, что ничем помочь не могут и дело не заведут, пока он на меня не напал. Этому кошмару не было видно конца.
На Западной Двадцать восьмой улице, в секции оптового цветочного рынка на Манхэттене, находилось заведение Bobern Bar and Grill, названное так по именам владельцев, Боба и Берни. Днем по всей округе гудели машины, но после шести вечера это место превращалось в город-призрак, населенный лишь нелегалами: амбициозные художники, актеры и дизайнеры размещались в «коммерческих» лофтах над холодильными камерами, забитыми цветами. Что-то вроде творческого рассадника. Единственным недостатком этого района было то, что завоз начинался в четыре утра. В фурах не глушили двигатели, чтобы груз не завял. Как и мусоровозы, они раздражали своим гудением и изрыгали дизельные пары на все растения в округе.
Эльда жила вместе со своим сыном Бранчем и Холли Вудлон в одном из таких необставленных лофтов. Там мы репетировали, а иногда просто ругались – не так-то просто уживаться в коллективе. Розанна ушла, ей на смену явилась Аманда Джонс. Наша аккомпанирующая группа постоянно менялась в зависимости от того, кто был свободен: Томми и Джимми Уинбрандт из Майами, Янг Блад из The Magic Tramps, Марки Рамон и Тимоти Джексон, кудрявый блондин, который именовал себя Тотом и всегда делал макияж в египетском стиле с оком Гора.
Наконец мы достаточно притерлись, чтобы отыграть в Bobern. Фактически это была вечеринка с очень дешевыми входными билетами, потому что все гости были лично приглашены и друг друга знали. Мы играли в задней части бара, где стоял бильярдный стол. Холли Вудлон отвечала за освещение: забравшись на стойку, она держала прожектор с красным фильтром так высоко, как только могла. Не знаю, сколько человек набилось тогда в помещение – от тридцати до пятидесяти, наверное, но меня парализовало от страха сцены. Я не могла смотреть на публику. Однако был там один парень, чье лицо пряталось в тени – свет падал ему на затылок. Почему-то мне понравилось адресовать все свои песни этому человеку в полумраке. Я не видела его, но чувствовала его присутствие. Ощущала, как он на меня смотрит. Петь песни силуэту – дико, конечно. Но я не могла больше никуда смотреть; меня тянуло к нему, как магнитом, осязаемое психическое притяжение.
После концерта мы, три девушки, пошли вниз по лестнице в «гримерную», чтобы немного отдышаться, и там я познакомилась с Крисом. Эльда пригласила его, он пришел со своей девушкой Эльвирой, которая до этого встречалась с Билли Мурсией, первым ударником Dolls. У Криса были длинные волосы, глаза обведены карандашом – образ с оттенком потрепанного гламура, привет из блестящих, пахнущих пачулями времен, когда мужчины носили макияж и спандекс. Девушка, одетая в длинное платье, была ему под стать. В своем длинном пуловере в серебристых блестках с V-образным вырезом и белой юбке, с темно-русыми короткими волосами я, наверное, выглядела как с провинциального старомодного фуршета. Но в том подвальчике было довольно темно. По большей части я смотрела в его удивительные глаза.
Вскоре – Крис утверждает, что на следующий день, – пришлось заменить одного музыканта, и Крис пришел к нам басистом. И остался. Это послужило началом нашего музыкального творчества и нашей дружбы. Мне нравилось, как он играет, двигается и выглядит. Он вел себя расслабленно, мы смеялись над одним и тем же, и вместе нам было весело. Он не был ни мачо, ни ревнивцем. Но поначалу мы только дружили. Мы не спешили. После недавних отношений я твердо решила быть независимой. Как говаривал отец, пока я жила дома: «Да в тебе независимости на двоих». Такой я и была – и твердо намеревалась остаться.
