В начале семидесятых на барахолках еще попадались классные шмотки из дохипповских шестидесятых. Можно было наведаться туда и, почти ничего не потратив, выйти со стиляжным костюмом, платьем с блестками или прямыми штанами. Никакого клеша – достал.
Конечно, мы все следили за модой. И любили покупать шмотки. Думаю, первым из группы отрезал волосы Гэри, но потом подстриглись и остальные. Мы все держались одного стиля. Я на самом деле считаю, что нами руководила своего рода интуиция. Мы ни на что не опирались, кроме как на слаженное ощущение стиля и свои предпочтения. Сегодня люди, которые хотят работать в сфере рок-н-ролла, как-то сознательнее ко всему подходят. Мы же находились в непробиваемом пузыре нью-йоркской экономической депрессии, в котором было очень мощное творческое начало. И мы должны были быть мощными в художественном смысле. Долгосрочных планов мы не строили – думали только о том, чтобы выжить.
Летом 1975 года случилась мусорная забастовка. Нью-Йорк был на грани банкротства. Тонны мусора разлагались на солнце, и город смердел. Дети поджигали мусорные кучи, а потом включали колонки с водой, и остатки текли по улицам. Blondie выступали все лето, играя вместе с Television, The Miamis, The Marbles и Ramones. Ramones были отличной группой и очень забавными ребятами. В начале карьеры они иногда останавливались посреди песни (а композиции у них были короткими) и начинали о чем-то ожесточенно спорить. Карен, жена Хилли, часто проходила мимо сцены в CBGB, заткнув уши, когда они играли, и кричала им, чтобы они приглушили звук. С Ramones мы были близкими друзьями вплоть до ужасно печального конца.
Мы съехали с квартиры после того, как нас в третий раз ограбили. Тогда в Маленькой Италии
[38] было и вправду полным-полно итальянцев – настоящие «злые улицы»
[39]. И однажды я увидела, как эти громилы набросились на чернокожего мальчика, который просто шел по тротуару. Я так на них орала, что Крис всерьез испугался, не прикончат ли нас. Тогда и начались неприятности. Бентон Куинн предложил нам переехать в его лофт, что находился на Бауэри, 266, – на той же улице, что и CBGB. Лофт, кстати, по-прежнему там и все такой же обшарпанный. Бентон был очень колоритная личность, чем-то он напоминал андрогинного персонажа Тёрнера, которого сыграл Мик Джаггер в фильме «Представление». Изящный, неземной, потусторонний, он будто сошел с картин прерафаэлитов. Родом из Теннесси, Бентон и держался как аристократ с Юга.
Ранняя Blondie, CBGB
Мы поселились на первом этаже. Туалет и кухня были общими, Бентон жил на втором, а на верхнем этаже не было изоляции, и использовался он мало. Позднее туда въехал Стивен Спрауз, привезя с собой электрическую плитку. Стивен был дизайнером и вундеркиндом. Его открыл Норман Норелл, который создал имидж для Глории Свенсон, звезды немого кино. После того как Стивен выиграл конкурс дизайнеров, отцу пришлось привезти его в Нью-Йорк, потому что ему тогда было всего четырнадцать. Когда Стивен поселился на Бауэри, он уже работал на Халстона
[40] и к нему относились как к подающему надежды специалисту. В то же время он создавал собственные образы. Он все время кроил одежду и сочетал разные вещи, и, если начистоту, со мной он начал работать только потому, что ему было тошно на меня смотреть! Он просто говорил: «Делай так, так и вот так», и все получалось удачно.
На первом этаже здания размещался алкогольный магазин – самый популярный магазин на улице, так что покупателей было много. Нашу дверь они держали за туалет, и в квартире стоял запах мочи. Однажды на тротуаре мы наткнулись на мертвого забулдыгу. Там всегда было что-то мертвое – то крысы, то алкоголики. Но с другой стороны, у нас было просторное незаставленное помещение, где мы могли играть, и это здорово.
Рядом с камином стояла статуя матери Кабрини
[41] в человеческий рост, которую Крис купил на барахолке. У нее были стеклянные глаза, которые кто-то закрасил, а Крис отколупал краску, отчего статуя выглядела еще более зловеще. Ди Ди Рамон ее боялся. Пару раз он пырнул ее ножом, и остались дырки.
Раньше в этом здании была кукольная фабрика, на которой, скорее всего, использовался детский труд. Я хорошо чувствую энергетику и определенно ощущала там постороннее присутствие – да и всем нам было слегка не по себе. Там водился полтергейст. Трубы ломались, вещи падали, постоянно творилась какая-то чертовщина. Как-то вечером мы втроем – я, Крис и наш приятель Хоуи – пытались разжечь очаг. В нем было полно бумаги и дров, огонь должен был вспыхнуть сразу, но он просто не загорался. В итоге мы оставили попытки. Мы отступили, и в ту же секунду в камине вспыхнуло пламя. Мы просто онемели.
Один раз гостивший у нас Гэри чуть не сгорел. Правда, сам он говорил, что «почти» не считается, но я не согласна. Крис зашел в тот момент, когда Гэри сжимал лампу, как будто его накрыл спазм после удара током. Крис вышиб лампу у него из руки, и как раз вовремя. Спас его. А еще через неделю мы все чуть не умерли. В подсобке винного магазина была масляная горелка. Водяной насос сломался, и воду нужно было наливать вручную, иначе пламя вырвалось бы и котел стал бы закачивать в трубы дым и пары. В тот вечер служащий магазина забыл налить воды, и огонь вышел из-под контроля. Ядовитый дым и пары хлынули в нашу квартиру. Мы спали. Нас разбудили кошки, тыча лапами нам в лица. В ступоре мы кое-как поднялись, в нос забилась черная сажа. Нормально говорить не получалось, по горлу как будто прошлись наждачкой. Мы открыли окна, чтобы проветрить. Все задницы себе отморозили, но лучше так, чем умереть. Кошки спасли нам жизнь.
Тем летом у нас появилась первая демозапись. Стал выходить новый журнал, New York Rocker, – его выпускал Алан Бетрок, один из первых фанатов Blondie. Он написал про нас в своем издании и заявил, что хочет помочь нам пробиться. Каким-то образом мы оказались в Квинсе и сделали демо в подвале дома, где жили родители друга Алана. Бетрок пообещал отдать запись Элли Гринвич, с которой у него были какие-то дела. Элли Гринвич работала в Брилл-билдинг
[42] и была известна как автор песен. Она писала хиты для The Ronettes, The Crystals и The Shangri-Las
[43]. Я обожала их все, особенно The Shangri-Las. И не одна я – Ramones и Джонни Сандерс
[44] тоже их любили. Они были самым настоящим ориентиром. На выступлениях мы всегда играли Out in the Streets – песню The Shangri-Las. А теперь мы записывали ее во влажном, прелом подвале на маленький магнитофон. Было так сыро, что мы не могли настроить гитары.
