В Лондоне в Вест-Энде несколько лет шел мюзикл, где все действие происходило на ринге. Он назывался «Траффорд Танзи: Венерина мухоловка». Под мухоловкой имелся в виду coup de grâce
[76], которым можно было сразить любого соперника и выиграть бой. Главной героиней этой «пьесы на десять раундов», как ее расписывали в афишах, была девушка, мечтавшая отомстить всем, кто портил ей жизнь: родителям, друзьям и мужу-женоненавистнику, которому она в итоге и наносит сокрушительный удар. Своеобразная история взросления с песнями и рестлингом. Было очень смешно наблюдать эту смесь женской силы и ажиотажа вокруг борьбы. Пьесу решили поставить в Нью-Йорке и прислали мне сценарий с вопросом, не хочу ли я сыграть Танзи. Вы можете догадаться, каков был мой ответ.
Шел 1983 год; у меня были рыжие волосы, и я набирала вес для роли – решила, что женщина-борец не может быть худой. За несколько недель до моего появления в театре остальные уже начали репетировать и швырять друг друга через сцену, так что мне пришлось нагонять. Я усердно тренировалась. У нас был тренер по борьбе, Брайан Максин, очень колоритный: торс мощный и мускулистый, шеи почти нет, нос сломан. Он несколько лет становился чемпионом Великобритании и к своей работе тренера относился очень серьезно. Неделями Брайан учил нас держать удар, правильно прыгать, падать и выполнять различные движения из борьбы, которые мы демонстрировали на сцене. Выкладываться приходилось на полную катушку. Поскольку это был мюзикл, мы должны были перемещаться по рингу и одновременно петь. В определенные моменты мы прерывались на монологи и диалоги, а потом начинались всякие борцовские штуки, и мою героиню опрокидывали, потому что она всегда была жертвой, – пока в ее жизни не произошел переворот и она не перестала ею быть раз и навсегда. Меня забавляло, как моя толстая задница бухается о сцену. Должно быть, так я и повредила себе спину. Оказалось, что профессиональный рестлинг – суровый спорт и не самое здоровое занятие для тела.
Нью-йоркская труппа представляла собой разношерстную команду актеров театра и кино. Наряду со мной главную роль исполняла Кейтлин Кларк – она работала на Бродвее, в кино и на телевидении. Выступления были слишком изнурительными, чтобы один человек мог участвовать и в вечерних, и в утренних представлениях. Судью играл гений комедийного жанра Энди Кауфман. Он снимался в комедийном телесериале «Такси» и регулярно появлялся в шоу «Субботним вечером в прямом эфире». Энди играл не буйно, а очень тонко. Это была своего рода комедия абсурда. Думаю, его пригласили в «Танзи» примерно в то же время, когда он сам слегка увлекся плохими парнями из борцовских клубов. В честь безумного театрального аспекта в спорте, который мы оба ценили, у Энди была сцена, где он боролся с женщинами. Он провозгласил себя мировым чемпионом по межполовой борьбе. Что касается его личности, меня поразил его тихий, задумчивый характер. Когда мы ставили «Танзи», он сидел на диете. Возможно, он уже знал, что у него рак, который убьет его через год.
Неприятности доставлял только британский режиссер Крис Бонд. Его жена, Клэр Лакхэм, автор пьесы, была очаровательна и легка в общении, а он оказался снобом и порой становился острой занозой в одном месте. С одной стороны, именно он создал уникальную и творческую театральную постановку, а с другой – не скрывал своего презрения к американцам и к американскому театру в особенности. Он не сомневался, что в сравнении с превосходным британским театром мы были просто шайкой безмозглых бабуинов с нечленораздельной речью. Понятно, что все терпеть его не могли. Как человек с опытом руководителя группы, я знала, что, если хочешь, чтобы люди выкладывались на полную катушку, нельзя их унижать. В итоге вест-эндский снобизм не помог ему достичь взаимопонимания с рабочими сцены, которые ушли с работы в день премьеры!
В американской адаптации спектакль получил название «Тинек Танзи», и в течение пяти-шести недель в центре, в лофте рядом с Юнион-сквер, шли предпоказы. Было здорово. Зрители полюбили историю, в которой маленькая Танзи вырастала у них на глазах: сначала она буквально ползала, потом жизнь сурово пинала ее так и эдак, а в итоге она уже уверенно стояла на ногах. Зрители вопили, подбадривали ее и вели себя так, будто действительно пришли на рестлинг. Жаль, что никто не кричал: «Дикие земли!» Я была счастлива как никогда и поразилась, когда на представление однажды пришла моя любимая актриса и певица Эрта Китт. После прогонов «Танзи» поставили на Бродвее, где премьерный спектакль стал последним.
Критики его уничтожили. Может, это были очередные снобы. Они ничего не понимали в рестлинге, и реакция аудитории привела их в ужас. Правда, один критик из The New York Times высказал свою точку зрения на некоторые моменты, с которой я согласна. Он писал, что находит феминистские идеи спектакля «анахроничными» – таково было и мое мнение. Я пыталась поговорить с режиссером и объяснить, что общественная ситуация в Штатах отличается от английской: у нас споры о правах женщин утихли лет пять назад, эта тема уже не была злободневной. У меня были свои предложения, но режиссер не хотел меня слушать. Не знаю наверняка, но подозреваю, что ему внушал неприязнь сам факт, что эта пьеса о превосходстве женщины над мужчиной.
Пока спектакль шел, было весело. Очень жаль, что мы не остались там, где ставили предпоказы. Я расстроилась, когда постановку закрыли. В эту роль я буквально вжилась. Я снова вспомнила, как работала официанткой в клубе Playboy и подавала напитки Великолепному Джорджу. Когда я пятилетняя смотрела на него по телевизору, я рвала коврик в клочки, а потом меня так же мочалили на ринге в спектакле.
В том же 1983-м вышел «Видеодром» Дэвида Кроненберга. На тот момент это была моя самая крупная роль в кино. Сценарий мне прислали за два года до этого, тогда моя жизнь еще была активной, творческой и не разваливалась на части. Фильмы Дэвида более чем уникальны: завораживающие, неоднозначные и глубокомысленные. Он обращался к глубинам подсознания зрителей. Я обожала его и смотрела некоторые из его ранних малобюджетных фильмов, например «Выводок», «Бешеную» и психосексуальную ленту «Судороги», кино в жанре боди-хоррора.
Дэвид был буквально помешан на стихийных телесных трансформациях и заражении. Практически в каждом фильме присутствовал сумасшедший ученый-медик, чьи биологические эксперименты провоцировали массовое заражение, мутации и масштабные разрушения.
В «Видеодроме» также присутствовали его фирменные вкрапления шокирующей телесности, но при этом он поднял на новый уровень галлюцинаторный мир техно-хоррора. Это очень эффектный с визуальной точки зрения фильм, и часто его называют одним из первых произведений в жанре «киберпанк». Он вывел знаменитое изречение соотечественника, теоретика медиа Маршалла Маклюэна о том, что «средство коммуникации является сообщением», на совершенно новый уровень утонченности и многослойности.
«Видеодром»
«Лак для волос»
