Впереди широкими шагами шел Адлер гер Брюнне, и лицо его было мрачнее осенней тучи. Сзади него почти бежал, переваливаясь на больных ногах, его дядя — Барсук. Последним, смешно семеня, двигался домашний капеллан, который для скорости был вынужден подобрать свою парадную мантию.
Когда процессия появилась в воротах, Оттавио на миг примерещилась в толпе слуг давешняя знакомая, зеленоглазая красотка с толстой русой косой. Он моргнул, видение расточилось.
И тут события рванули вперед со стремительностью вылетевшего с ложа арбалетного болта.
Едва Адлер ворвался во двор поместья, Рената вскрикнула, схватилась за живот и рухнула на руки стоявшим сзади нее дворовым девкам. Ее выгибало дугой, она хрипела, глаза ее закатились. Вся ее одежда быстро покрывалась толстым слоем изморози.
Оттавио, действуя машинально, грубо оттолкнул со своего пути Аделинду и подбежал к бьющейся на земле (девок уже словно ветром сдуло) Ренате. Все остальные остолбенело взирали на происходящее.
— Быстрее! — закричал ар Стрегон в сторону слуг, — несите жаровни, все что есть. Те, что не горят, зажигайте! Несите одеяла, меха! Скорее, не то может быть поздно!
— А ну, живо выполнять! — это очнулся Ерс, который быстро присел рядом с Ренатой, схватил ее за руку и тут же попытался согреть ледяную ладонь своим дыханием. Очень трогательно, но бесполезно.
— Убери руки, Ерс, если хочешь их сохранить! — рявкнул на бастарда ар Стрегон.
Рената содрогалась как будто в каком-то нелепом танце, и с каждой судорогой от ее тела во все стороны расходились волны холода.
— Аспект, посвященный! — крикнул Оттавио капеллану, — он же у вас с собой?
— Ддда… — произнес явно потрясенный зрелищем Ленней, но крик Оттавио вывел его из ступора, и он подскочил к троице, торопливо доставая из сумки аспект, часть главного алтаря, имеющую с ним непрерывную связь.
— Дайте ей в правую руку, быстрее! — капеллан вложил в ладонь Ренаты небольшой каменный резной жезл.
Едва жезл коснулся ладони девушки, как ладонь сжалась вокруг резной рукояти, а судороги стихли, и Рената начала с хрипом втягивать в себя стылый вечерний воздух.
— Что здесь происходит? — Адлер стоял в паре шагов от них, и в его глазах бушевала пламя гнева.
Оттавио выпрямился, отряхнул руки, отступил на пару шагов. «Я посторонний. Это не мое дело. Не мое».
— Госпожа Рената беременна. Вы только что наблюдали снисхождение крайне сильного дара на наследника рода Брюнне, — ответил он, обращаясь не к Адлеру, а к Датчсу, стоящему чуть позади племянника с недоуменным выражением на лице.
— Ссукааа! Падаль! Воровка! Тварь! — на Адлера было страшно смотреть. Он брызгал скопившейся в уголках рта слюной, глаза, налившись кровью, выкатились из орбит, кожа пошла красными пятнами, похожими на лишаи. Продолжая выкрикивать оскорбления, он шагнул вперед, весьма ловко выхватывая из-за пояса церемониальный меч.
Кто-то заслонил схватившемуся за пистолет Оттавио обзор. Ерс бросился вперед, закрыл собой только начавшую приходить в себя Ренату. Вздрогнул. Колени его подломились. На спине бастарда вспух красный бугорок, стремительно превращающийся в часть церемониального клинка, высунувшегося из Ерса на добрую треть. Бронзовое жало показалось, наружу — и снова юркнуло назад, на свободу.
Дико на одной ноте завыла Рената.
«Второй раз, кому суждено, их рук не миновать. Но не тебе.»
Вороны тучей взвились с крыш дома, конюшни, сараев, рванули, негодующе крича, в сапфировое вечернее небо.
Мир задрожал и мигнул. Небо мгновенно налилось тьмой, загустело лужей замерзших чернил, дохнуло стужей, всмотрелось в фигурки людей под собой глазами из звёздных лучей.
Actum
Вот медленно, словно все происходит под водой, падает, прижимая руки к животу и заливая кровью одежду Ренаты, смертельно раненный Ерс.
Вот с шипением рассекает воздух бронзовый церемониальный клинок в руке Адлера, и тянутся вслед за ним дымящиеся черные капли. Злое лезвие хочет еще крови и рвётся прямо к открытой шее проклятой воровки.
Достать, впиться, прервать биение двух сердец, срубить голову, вернуть украденное.
Вот Оттавио тянет из-за спины свой пистоль, но медленно, как же медленно. Он думал выстрелить Адлеру в плечо, но видно, понятно, ясно начертано на черном холсте равнодушного неба: ему не успеть. И надо ли ему успевать?
Он может не делать.
Не двигаться.
Не поднимать руку.
Приговор Судьбы уже почти свершился.
Он ПОСТОРОННИЙ! Он тут НИ ПРИ ЧЕМ! ЭТО НЕ ЕГО ДЕЛО!
Но почему глупая голова требует от непослушного тела порвать жилы и растянуть мускулы, но сделать невозможное.
Успеть!
Камень на медной цепочке толкается в грудь, и хорошо знакомый Оттавио голос, так похожий на его собственный, шепчет:
— Я помогу. Ничего не решено. Весы колеблются, мы еще можем вмешаться. Ты знаешь плату. Плати или смирись.
«Третий раз — в твоих руках. В твоих руках. Ты посторонний, тебе решать — кому жить, кого Керам отдать».
— Нет, — думает Оттавио, — я не хочу. Это не мое дело. Мое дело сторона.
Непослушные губы, между тем, с усилием произносят:
— Tuus dabit tibi
[34]. Твое отдаю тебе.
Мир мигнул. Чернота скованного лютой стужей неба рвется, расползается, плывет темно-синими вечерними прорехами, в которые вонзаются, разрывая звездное покрывало на клочки, злобные вопли серо-черных птиц.
Рука Оттавио, вылетев из-за спины, вскидывает ствол по плавной дуге.
Вспышка!
Разочарованно звенит по камням двора прервавший свой хищный полет бронзовый меч.
Адлер гер Брюнне заваливается назад с дырой посреди лба.
Ар Стрегон медленно, посреди наступившей после выстрела тишины, подходит к телу старшего сына владетеля. Опускается на колени и окунает кончики пальцев в кровь, текущую из простреленной головы. Достает опутанный медью камень, трогает его окровавленными пальцами:
— Tuus dabit tibi.
Actum est
7
Ерс отошел к престолу владык во вторую ночную стражу. Оттавио сидел с ним все время после того, как бастарда перенесли в его комнаты. В изножье смертного ложа Оттавио чудилась смутная фигура сгорбленного слепца, завернутого в кожистые крылья, терпеливо ждущего, чтобы получить свое. Но это, конечно, была лишь игра воображения.
Заговор ран, кровоостанавливающий порошок — ничего не помогло. Ерс был нуллумом, и рана, нанесенная ему, — смертельной. Ерс, страшно бледный, метался по кровати, страдал от боли, бредил. Несколько раз он приходил в себя и начинал каяться.
