Оттавио прислушался к разговору своих приятелей, распустил портупею. С наслаждением расслабился. Сегодня он собирался напиться, как трубочист.
Ночной визит
Оттавио сбежал из «Серого Гуся» в самом начале намечающейся массовой потасовки, оставив развлекаться де Бержака и ар Беккера.
Ар Моссе ушел еще раньше, ему следовало сообщить радостную новость о новом назначении своему семейству.
Оттавио же, покинув кабак, направился в пансион, где снимал комнату. Он собирался отоспаться там напоследок. Приходить в дом патрона пьяным в первый же день службы было не сomme il faut, как говорят франки.
Однако планы Оттавио были нарушены самым неожиданным образом.
Он без приключений добрался до здания пансиона, в котором фру Ева Брок — хозяйка апартаментов, вдова купца — сдавала комнаты постояльцам из «чистой публики» за два крейцера в неделю.
Оттавио отпер переднюю дверь ключом. Слегка покачиваясь и задевая плечами стены, он взобрался на второй этаж, где в конце длинного коридора, в угловом помещении располагались его апартаменты.
Он добрел до двери в свою комнату.
Что-то было не так.
Свет. Из-под его двери пробивалась полоска света. Кроме того, в коридоре сильно пахло крепким табаком, а никто из его соседей не курил.
Оттавио некоторое время стоял, слегка покачиваясь, и тупо глядел на светлую щель, протянувшуюся над полом, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Затем тяжело вздохнул и обратился к Той Стороне. Втянув в себя немного силы, от чего похолодели ступни, он выговорил формулу изгнания яда. Запах табака в коридоре смешался с тяжелым ароматом сивушных масел и винных паров.
Оттавио, совершенно трезвый и очень злой, извлек из ножен кинжал и пинком ноги распахнул дверь…
— Non sei in tempo per il Secondino
[64], — сказал он своему старшему брату, который обнаружился посреди комнаты. — Нарисовался на ночь глядя, без предупреждения. Накурил. Выпивку ты принес? У меня ничего нет!
Секондино ар Стрегон, стоявший около открытого окна, выходившего во двор, обернулся на шум распахнувшейся двери, бросив руку на витой эфес висящего на поясе рейтарского меча, но тут же расслабился при виде Оттавио. Он положил на подоконник курительную трубку с широкой чашей и шагнул навстречу брату, раскрывая объятия.
— Ты почти не постарел, Тави, — была первая фраза Секондино, после того, как братья вдоволь нахлопались друг другу по спине. — Только волосы поседели, а так выглядишь отлично, как и одиннадцать лет назад.
— Я одаренный, Дино, — в тон ему ответил Оттавио. — Мы медленно стареем и вообще лучше сохраняемся, чем вы, нуллумы.
— Куда ты дел Лоренцо? Неужели старый сержант покинул земную юдоль?
— Лоренцо сегодня перевозил мои вещи на новое место. Там и заночевал.
Он жадно разглядывал своего брата, с которым они не виделись уже одиннадцать лет.
Коренастый, как и Оттавио, смуглый широкоплечий мужчина. В этом году Секондино ар Стрегону исполнилось пятьдесят зим. Остриженные в кружок когда-то черные как смоль кудри прихвачены инеем седины. Жесткое волевое лицо изборождено глубокими морщинами.
На брате был синий камзол с красным воротником, манжетами и прорезями для пуговиц. На правом рукаве, под имперским двуглавым орлом, нашивка — три толстых параллельных золотых шеврона. На левом, под неизвестным Оттавио гербом — синим львом на золотом поле — изображена конская морда со скрещенными под ней аркебузами. Под камзолом надета бригантина. На ногах сапоги со шпорами, красные шоссы. Портупея, к которой крепился меч и четыре колесцовых пистоля, завершала облик старого солдата.
В отличие от Оттавио, который после смерти отца получил дар и, поступив в Вышеградский университет, оставил военную службу, Секондино служил в армии всю свою сознательную жизнь.
— Вот что имел в виду «граф Шпандау», — присвистнул Оттавио при виде трех золотых шевронов, — Дино у нас теперь полковник! Поздравляю, брат. Четыреста талеров в месяц, насколько я знаю. Что за дурацкая эмблема у тебя на левом рукаве? Этот посиневший, очевидно от непрерывного пьянства, хищник — родовая сигна Вальдштайна? А конь с ружьями — личный знак, признак нелепости твоего существования?
— Не свисти, Тави, деньги высвистишь, — ответил ему Дино. — И хватит тараторить, я у тебя все равно останусь на ночь. Наговоримся еще. Итого, отвечаю на первый вопрос: выпивку я принес.
— Надолго ты в Эвинг? — спохватился Оттавио. — И ты один или со своими жандармами?
— С драгунами. Да, я прибыл сюда вместе с полком. Мы пробудем здесь три-четыре недели, пополним припасы, починим амуницию, дождемся нашу пехоту. Обновим конный парк. И двинем дальше на полночь. Как раз и дороги подморозит. Сейчас мой полк стоит в пригороде Шарнхорст.
— Что за драгуны такие? И куда делись штаны и рукава фонарями? Они мне нравились. Скидывай, кстати, свою сбрую сюда — на сундук.
— Да не части ты, — полковник снял камзол, расстегнул портупею, бросил все это на указанный Оттавио сундук, — помоги бригу снять. Драгуны — идея Вальдштайна, — продолжил он, разоблачаясь с помощью брата до хлопковой камизы. — Идея простая, более того, в принципе не новая. Посадить пехотных стрелков на коней. В свое время, помнится, скотты так возили лучников в столетнюю войну.
— Тю, так есть же рейтары.
— Рейтары — дерьмо. Изначально мертвый род войск. На какое расстояние прицельно бьет пистоль? Шагов на десять? Это при том, что прицельная стрельба с коня вообще невозможна. Ты слышал за последние лет двадцать, чтобы рейтары решили где-то исход сражения? Сплошные имитации атак. Драгуны доезжают до противника на выстрел аркебузы, спешиваются, ведут огонь, как обычные стрелки. Могут быть переброшены в любое место поля битвы, куда конь пройдет. На марше двигаются быстрее пехоты. Если делать их из пехотинцев, как делали лягушатники, у которых Вальдштайн и подсмотрел эту идею, то это все, что они могут. А если из жандармов, как в моем случае, то они вполне способны пойти в массированную конную атаку, при необходимости. В общем, поверь мне, брат, идея отличная. И это ты еще нашу новую пехотную баталию не видел. Там Вальдштайн тоже многое поменял, используя опыт терций и совсем новые наработки. Впрочем, я к тебе пришел не тактику применения конницы и пехоты в современных сражениях обсуждать.
— Да уж, понятно. Наливай.
Они проговорили до утра. Обоим было что рассказать друг другу. То, что не поместилось в редкие письма, то, что случилось в паузах между ними за одиннадцать лет разлуки.
Ночь.
Табачный дым, извергаемый чудовищной трубкой Дина.
Тепло небольшой чугунной печи, которую Оттавио затопил в начале разговора.
Свет восковых свечей, прилепленных к подоконнику.
