Он лежит, заваленный булыжниками и каменной крошкой.
В воздухе плавают серые пласты порохового дыма.
Стена кордегардии отсутствует. Как и сама кордегардия с частью галереи, которые теперь образовали крутую осыпь камней, мертвым языком вывалившуюся во двор. Видно, рванул бочонок с порохом. Как минимум.
Оттавио произносит формулу избавления от яда, максимально, сколько возможно, зачерпывая силу Той Стороны. Рука отзывается ноющей болью и полностью утрачивает чувствительность. Капли ртути проступают из пор кожи, вытекают из уголков глаз, покидают истерзанное тело. Сработало! Теперь все станет куда проще.
Формула освобождения. Веревка соскальзывает с рук, и в затекшие кисти вонзаются тысячи острых злых игл.
Он, помогая себе Волей и силой, выползает из-под завала.
Кажется, нога сломана.
И ребра.
И левая рука. Не рука, а какой-то источник боли, средоточие страданий! Может, не лечить ее в наказание?
Что за чушь лезет в голову? Неважно тебе, Оттавио, пора ползти наружу.
Сперва доползти до останков гер Кройцберга. До большей их части, поскольку остальное разлетелось по всей комнате. А ведь следил бы за последними достижениями прогресса, бумажные патроны носил, а не таскал на груди пороховой рог, — глядишь, и отделался бы просто ожогами. По всему телу.
Правая рука копается в отвратительно хлюпающем мессиве. Нужно хоть какое-то оружие! Под руку попадается кожа — портупея?
Кусок портупеи.
Кошелек. Кошелек, кстати, его — Оттавио. Вот bastardo! Покойник был изрядным поганцем! Оглушил, ограбил, угрожал, забрызгал кровищей и содержимым своих кишок.
Оружия нет.
— «Так! Ползи, тупица!»
Взяв в зубы набитый монетами кошелек, Оттавио добирается до края каменной осыпи. Бросить деньги он не в силах.
Сквозь неприятный ватный звон в ушах снаружи начинают пробиваться отдаленные звуки.
Стреляют.
Во внутреннем дворе Обители идет бой. Люди, одетые в драгунские мундиры, сражаются с мертвецами. Мертвые стражи префектуры, мертвые ландскнехты охраны, мертвые монахи. Мертвецов не так много и они еще вялые, медленные. Но пока их хватает, чтобы сдерживать напор солдат.
Оттавио видит бой какими-то кусками, урывками.
Вот пятерка молодцов вскидывает свои ружья и дает залп в предводителя мертвого воинства. Павсаний, вернее то, во что он превратился, тоже здесь, внизу. Он окружен видимым мерцанием Той Стороны. Реальность рвется вокруг него, опадает клочьями, закручивается в ледяные спирали. Пули бесследно пропадают в этом хаосе. Камни под ногами покрыты льдом. Тварь делает небрежный жест рукой, и завалившие двор куски галереи градом сыплются на стрелков, сметают их, круша кости и проламывая черепа.
Надо что-то сделать. А что тут сделаешь? Что?
«— Я обещал вам, — говорит старик в магистерской мантии, — если вы успешно пройдете испытания на звание повелителя, показать, что именно может одаренный следующей ступени. Чтобы вам было к чему стремиться. Вот заклинание, которое повелители могут исполнить лишь втроем. Печать Владык. Магистр может попытаться создать его самостоятельно. Смотрите внимательно за формированием потоков силы. В качестве фокуса я буду использовать освященную медь, но в оригинале используется серебро. Семь Владык, семь печатей, конструкция заклятия проста, но оно требует для поддержания просто прорву силы и виртуозного владения Волей. Смотрите внимательно! На второй показ меня не хватит. Формулы вы можете выучить позже, они совсем не сложные.»
— Я не смогу! Это выше моего уровня, темные духи! Так-так-так. Прекрати истерику. Там твой брат. Он ничего не сможет. Никто ничего не сможет. А ты можешь. Можешь попытаться. Давай, сука, вспоминай формулы!
Оттавио встает, опираясь на обломки стены бесполезной левой рукой.
Все прочь.
Долой боль.
Долой усталость.
Долой проклятую неуверенность.
Силы вокруг завались. Он открывает кошелек, зачерпывает монеты. Швыряет их правой рукой в воздух, сопровождая первой формулой.
Над головой одержимого прямо из воздуха проступает серебряная руна, первое имя Владыки. Ледяной поток силы устремляется от Оттавио к зависшему в воздухе знаку. Так будет, пока он не закончит заклятие. И с каждым новым знаком поток будет усиливаться.
Воля у Оттавио истончилась до предела на третьем знаке заклятия. Он просто знал, что как только выполнит четвертый, превратится в ледяную статую. Не его уровень. Он начал чертить четвертый знак.
— Помогу, — привет, дух-хранитель, давно не общались.
— У меня. Ничего. Для тебя. Нет.
— Будешь должен.
На плечи ложатся невидимые руки. Боль вдруг отступает, делается несущественной. Поток силы больше не замораживает плоть.
Пятый знак. Еще одно имя горит над истекающим кровью двором. Над плешивой макушкой треклятого «Павсания» занесен неотвратимый смертоносный клинок.
Шестой знак. Темные духи, как магистр Шелленберг мог удерживать такие потоки силы? Это же не в человеческих силах. Его воля наверняка могла дробить камни. Оттавио никогда не достичь таких вершин.
Седьмой знак прожигает воздух чистым сиянием. Кончено! Поток силы наконец прервался.
Руны сдвинулись с места, закружились, в согласии с солярным циклом, по сужающейся к центру спирали. На землю из семи кружащихся в хороводе рун проливаются потоки золотого света, образуя решетку, неостановимо сжимающуюся вокруг одержимого старика.
Все мертвецы во дворе замирают и падают на землю грудами бесполезного мяса.
Ближайшие к месту заклятья алтари взрываются, разбрасывая камни и ледяное крошево, отпуская своих пленников домой. Их служба окончена.
Семь ударов сердца клетка сжимает свои объятья. Когда руны сходятся в одной точке, создавая новое причудливое начертание, Оттавио кажется, что он почти успел понять, уловить, прочесть — имя Творца.
Беззвучная вспышка! На землю падают куски тела Павсания, а его симбионтов затягивает и поглощает Та сторона.
— Красиво, правда? Не вздумай сдохнуть, должник! — ощущение поддерживающих за плечи дружеских рук пропадает, сломанная нога подкашивается, и катящийся вниз по откосу из камней Оттавио, перед тем как вновь потерять сознание, думает:
— «Столько серебра… Я банкрот!»
Actum est
Эпилог. Actum est, ilicet
Прошлое ревниво, подслушает, вильнет хвостом и пойдет гулять по свету.
Чтобы вернуться каленой стрелой в спину или удавкой в ночи.
Далеко мы были, высоко летали, уста из стали, язык из пыли, живем сегодня, а вчерашний день отгорел и погас.
