Она резким движением схватила меня за руку повыше кисти.
– Я и есть твоя подруга. Да, подруга, мать твою, и, между прочим, единственная. Свинья ты неблагодарная.
Я попыталась вырваться, но она стиснула мне руку еще крепче, так что у меня все кости выгнулись, словно прутики.
– Ты спрашивала, что я делаю всю ночь. А ты себя спроси, что мы все делаем. Дафна, Робин, Дженни и остальные – думаешь, сидим и размышляем, кто мы такие и как нам жить? Бегаем по дурацким грошовым подработкам, как ты? Тебе и в голову не приходит, что мы пользуемся своими возможностями, и живем на всю катушку, и веселимся, когда захотим, потому что можем? У нас нет матерей, нас никто не ждет дома с чайником свежего чая. Мы не жили здесь столько лет, у нас нет прошлого в этом мире – и будущего тоже нет.
Она наклонилась ко мне так близко, как только могла дотянуться через стол. Глаза у нее были бездонными – в них не было ничего, только пустота, пустота, пустота…
– Я никогда не стану старше ни на год. Смерть никогда не придет за мной. Я просто сгнию. Я уже чувствую, как эта гниль подступает ко мне. Начнет отсюда. – Она показала себе на лоб, потом на сердце. – Я вся почернею, а потом покроюсь зеленью. У меня ничего нет в жизни, только времени сколько хочешь, и все равно мне некогда метаться между двумя стульями и жалеть себя, бедняжку. У тебя есть столько всего, чего нет у нас, а тебе все мало и мало?
Я ничего не сказала, и она с отвращением откинулась назад. Цапнула нетронутую вафлю с моей тарелки и выскочила из кабинки.
– Спасибо за завтрак.
Я смотрела ей вслед. Я не могла шевельнуться, не могла придумать, что сказать. Сидела в режущем свете ламп, вдыхала запах картофельных оладий, кофе и горячего теста и вспоминала тот день, когда узнала ее историю. Узнала, что она бессмертна.
Мы лежали на траве в Проспект-парке, в зыбкой тени ниссы. Это был один из тех бесконечных вечеров поздней осени, дышащих то прохладой, то холодом, когда все вокруг уже на грани увядания, но еще не утратило яркости. И я была счастлива. Просто, непритязательно счастлива. Час за часом проплывали мимо, а я лежала рядом с Софией, моим первым настоящим другом, не считая Финча и разных временных подруг, с которыми меня связывал случай – соседство по квартире, обеденный перерыв в одно и то же время, общая потребность в защитном социальном прикрытии. Я чувствовала себя по-настоящему в своей тарелке.
– Собаки в колясках, – говорила София. – Свидания после телефонного знакомства. Купоны.
Она перечисляла «всякую земную хрень», которая казалась ей бессмысленной – просто чтобы меня рассмешить. Перевалив за второй десяток («Гамбургеры из автоматов! Какой смысл?»), она вдруг умолкла и молчала так долго, что я подумала – уснула. Но она заговорила снова.
– Я хочу тебе кое-что рассказать.
Голос у нее был таким серьезным, что я приподнялась и хотела сесть.
– Нет. Я буду рассказывать, а ты лежи.
Я снова легла. Я слышала, как ее пальцы перетирают в труху опавшие листья, как воет ветер, подражая шуму океана.
– Я хочу рассказать тебе свою сказку. О том времени, когда меня звали Ильза, и о той ночи, когда я влюбилась в Смерть.
Я смотрела вверх, на дрожащие листья, на просветы пасмурного неба между ними, и слушала.
18
Я родилась под несчастливой звездой. Так обо мне говорили в деревне, где я росла. Там жили все больше суровые старики и еще более суровые старухи, а зимы были такими скудными и голодными, что к весне у нас уже все кости сквозь кожу можно было пересчитать.
Не знаю, как ты, а я помню свою сказку во всех подробностях, с начала до конца. Понимаешь? Всю помню, такой, какой сплела ее Пряха – как мои братья умирали один за другим, а отца давно уже не было в живых, как мать старела у меня на глазах – ей еще и тридцати не исполнилось, а она уже сделалась старухой. Помню… все, что было потом.
Но я помню и другое. Всякие мелочи – те, без которых сказка не сказка. Как попала кролику прямо в глаз с первого выстрела, даже не целясь – а если бы целилась, наверняка промазала бы. Как я все время плакала. Как один брат рисовал мне красивые картинки, а потом сделал маленькую куколку, и я ее повсюду таскала с собой за голову из бобового стручка. Про это у твоей бабушки в сборнике точно не было, правда же?
Ладно, это неважно. Я-то хотела тебе про Смерть рассказать. Это такой хитрый ублюдок, скользкий, как масло, – он насмехался надо мной с тех самых пор, как я чуть-чуть подросла и стала понимать такие вещи. В первый раз я его увидела еще в детстве. Вообще-то не должна была, его же только умирающие видят. А он пришел не за мной, а за моим отцом. Но я видела его, ясно видела, а он заметил это и улизнул через черный ход. После этого он еще шесть раз приходил к нам в дом – забрал всех моих шестерых братьев, одного за другим, но у него никогда не хватало смелости показаться мне снова.
Были всякие хитрости, чтобы подловить его. Запутать, сбить с толку, отвести ему глаза – водой и землей, медью и деревом. Я все перепробовала, но без толку.
Так я все детство пыталась поймать Смерть, а он не стал ловить меня в ответ. Дождался, пока я вырасту и засобираюсь замуж, захочу иметь свою семью, достаток в доме, чтобы не пускать больше Смерть на порог. Но тот юноша, за которого я должна была выйти замуж, заболел, и я поняла, что Смерть вот-вот придет за ним. Этот старый злобный волк – так его назвала моя мама. Но я-то видела его, а она нет, и не знала, какой он на самом деле. У него была кожа цвета печеных каштанов, а глаза… как солнце с дождем, когда они приходят разом. Или как у кошки, если посмотреть немного сбоку – такой же чистый серебряный блеск. От этих глаз ничего не укроется, они и кожу с тебя снимут так ловко, что не заметишь, пока не истечешь кровью.
К тому времени я уже решила, что больше он у меня никого не отнимет. Пока я росла, мне все доставалось в последнюю очередь, после братьев, свою долю каждый раз приходилось с боем вырывать у шести голодных мальчишек. Но теперь я не собиралась отдавать этому бледноглазому своего мужа, с которым мы даже пожениться еще не успели.
Я пришла к постели моего нареченного с подношениями для Смерти: душой певчей птицы и песнями, под которые развеивают прах. Но сама же растоптала их ногой, назло этому ублюдку. Я решила, что его можно убить, как любого человека, и я это сделаю, если нужно.
И он появился. Он пришел за моим любимым, и я ждала его. Я готова была умереть, просто чтобы показать ему, что я не шучу, показать, что нельзя отбирать последнее у девушки, у которой больше ничего на свете не осталось.
Но он ничего и не взял – только мою руку. Взял и сжал. И я тут же забыла все на свете. Юношу, лежащего в постели. Запах болезни. Моего умершего отца, отнятых братьев, липкую воробьиную кровь на руках. Смерть провел меня прямо сквозь стену и перенес на другой конец света – во дворец, где умирал король. Я видела, как он отнял жизнь у короля: это был просто разноцветный лучик света. Взглянешь на этот лучик – и сразу ясно, что за человек был покойный и что за король.
