Я дождалась темноты и потихоньку вышла из номера. В одной руке у меня был букетик дешевых гвоздик, в другой – молоко. В сумке, болтающейся на руке, лежала зажигалка и бумажный кофейный стаканчик. Коридор поразительно и удручающе походил на коридор любого другого отеля, с привидениями или без. Я бродила вокруг, пока не отыскала небольшую нишу с пыльным каучуковым деревом в горшке и бра с одной перегоревшей лампочкой. Там я задвинула горшок с деревом подальше в угол, опустилась на колени, налила молока в кофейный стаканчик и достала зажигалку.
И тут поняла, что не все до конца продумала. Что я буду делать с горящими цветами? Сумею ли быстро затоптать ковер, если он тоже загорится?
Да хрен с ним. Я поднесла зажигалку к зубчатым лепесткам гвоздики. Пламя лизало их, но они никак не загорались. Наконец раздался хлопок, огонек погас, и горячий металл обжег мне большой палец. Я уронила зажигалку, выругалась и попробовала еще раз. И еще раз. Наконец достала из кармана чек, засунула в букет и подожгла.
Пламя вспыхнуло. Повеяло едва ощутимо запахом травы, который тут же сменился жуткой вонью. Когда пламя разгорелось уже так, что по шее у меня пробежал холодок страха, я начала читать:
– Я вышел в мглистый лес ночной, чтоб лоб горячий остудить…
Покачала головой и попробовала другое стихотворение:
– Я поднимаюсь из пепла рыжей и глотаю мужчин как воздух…
Перед глазами тут же встала Дафна. Я моргнула, чтобы прогнать это видение.
И мне представились призраки – может быть, они уже вьются у меня над головой? На горле синие следы от пальцев, алые пятна крови на животе… Пожелтевшие кружева, вышитые тапочки… Глаза горят жаждой мести. Или завистью ко мне, живой.
Хорошо, что когда-то я пережила готический период. А может, я сама из готического периода. Как бы то ни было, у меня хватит духу выдержать еще немного Эдгара По.
– Обручена кольцом, вдыхая ладан синий… – Я повысила голос и подняла букет повыше. – С гирляндой над лицом, в алмазах, под венцом, – не счастлива ль я ныне!
Эти слова и сами по себе звучали пугающе в тишине. Но последние строчки еще и как-то странно преломились у меня в ушах, так что собственный голос показался незнакомым. Цветы тлели, по ним ручейком бежало оранжевое пламя, лепестки почернели. Я ждала.
– Ну и как, получается?
Голос прозвучал у самого уха, и я испуганно взвизгнула. Взглянула на девушку, сидевшую рядом по-турецки, и чуть было не завизжала снова.
Это была не просто девушка, а невеста. Волосы у нее были, кажется, рыжими, лицо густо усеяно веснушками. Воротник свадебного платья плотно обхватывал шею. Она была похожа на стеклянную шахматную фигуру и переливалась тысячей оттенков голубого. Руки были сложены на коленях.
Неосязаемой ногой она ткнула в коробку с молоком:
– Я тебе что, фея, что ли?
– Я… э-э-э…
– Почему бы тебе не залить этим цветы?
Только через несколько секунд оторопелого молчания я поняла, о чем она. Бросила горящие гвоздики на пол и вылила на них весь галлон. Молоко погасило пламя, промочило насквозь ковер и забрызгало мне джинсы. Невеста взлетела на несколько дюймов над полом, словно боялась, что молоко испачкает ей платье.
– Извини, – выдохнула я. – Я нечаянно…
– Ничего страшного. Все равно я это платье терпеть не могу. Я ведь даже не в нем умерла. – Она опустила взгляд вниз, на свое длинное белое тело. – Я умерла в ночной рубашке.
Что на это ответить?
– Красивое платье… было.
– Уродство. Я была самой первой невестой, понимаешь? Это потом уже догадались, что кружев можно и поменьше изводить. В сущности, я была просто предвестницей. Уроком, который должна была усвоить следующая невеста.
– Что с ней случилось?
– Ничего хорошего.
Я сидела на корточках в луже молока, в которой валялись обгоревшие цветы, но шевельнуться не смела.
– Спасибо, что пришла, – сказала я. Это прозвучало слишком торжественно – как будто я обращаюсь к гостье, явившейся ко мне в дом на самое унылое в мире чаепитие.
– Долго же ты меня вызывала. – Она потрогала пальцами лужу молока. – В следующий раз попробуй виски. Правда, у моего мужа от него вечно воняло изо рта, зато в стакане оно светится как драгоценный камень. Мне всегда хотелось попробовать.
– Почему ты захотела поговорить со мной?
– Я знала твою бабушку. В Сопредельных землях. Мы были подругами.
Алтея!
– Она не настоящая моя бабушка.
– Неважно. Она попросила меня рассказать ей мою историю. Я даже не знала, что у меня есть история.
– Ну, это она не из дружелюбия. Она крала эти истории и делала на этом деньги.
В ее голосе прорезалась хищная нотка.
– Одно другому не мешает.
Она заколыхалась и отплыла в сторону, затем вернулась. Казалось, что мыслями она уже где-то далеко. Да так оно, наверное, и было. Может быть, она умеет разделяться надвое, натрое, на десять частей. Заставляет мигать фонари на Бродвее, проносится свистящим вихрем по Второй авеню и в то же время сидит здесь со мной.
– И это все? Ты хотела со мной поговорить из-за Алтеи?
– Нет. Мне нужно поговорить с тобой из-за Алтеи. Однажды она мне помогла, и этот долг висит на мне тяжелее обручального кольца. Но то, что я должна сказать, не имеет к ней никакого отношения.
Она прикрыла веками глаза – две сияющие лампочки – и как будто вздохнула. И вдруг растворилась в воздухе. Только лампы в коридоре замигали по очереди, словно ее дух пролетал мимо, как воздушный змей. Затем она вновь очутилась передо мной и вперила в меня острый взгляд.
– Я уже забыла, о чем мы говорили, – сказала она.
– Ты хотела мне что-то сказать. – От нетерпения я так стиснула пальцами собственные бедра, что вмятины остались. – Хотела поговорить со мной.
– А-а. – Она задумалась, склонив голову к плечу – так сильно, что наконец голова безжизненно повисла, и я увидела синяки на горле. – Да. Я давно хотела тебе сказать, что тебя преследует призрак. Ты знала?
Сердце у меня мгновенно сжалось.
– Какой призрак?
Она протянула тонкую голубую руку и легонько-легонько положила мне на грудь. Ощущение было жуткое: меня всю пронзило холодом до костей.
– Призрак внутри, призрак снаружи… Как ты это выносишь?
– О чем ты? – Я едва сдерживала дрожь в голосе. – Кто меня преследует? И какой еще призрак внутри? Что ты хочешь этим сказать? Какое это имеет отношение к убийствам?
– Я хочу сказать только то, что сказала, и больше ты от меня ничего не добьешься. – Она улыбнулась, делаясь все ярче. Теперь я уже могла пересчитать все ее веснушки и разглядеть щель между передними зубами. – Я могу говорить загадками, если захочу, это привилегия мертвых.
