Я встала рядом с кулером, где лежали во льду, словно устрицы, половинки арбуза, пахнущие дождем, выхлопными газами и срезанными тюльпанами. Я стояла с закрытыми глазами, пока в памяти не всплыло его лицо: лицо мальчика, который помог мне вырваться на свободу.
Когда здесь становилось слишком жарко и солнечно, когда вокруг было слишком много суеты, злобы и ледяного света электрических ламп, я думала об Эллери Финче и о его странствиях по иным мирам. О том, как он ищет их за потайными дверями, под шапочками желудей, под крышками больших чемоданов. Там было хорошо, в этой мечте. Раньше я не позволяла себе вспоминать о нем, но недавно вдруг подумала – а чего бояться? Это лучше, чем приложение для медитации.
Когда я снова успокоилась и собралась с духом достаточно, чтобы вынести известие о трех смертях, слова того мужчины и скрытую в них угрозу, я пошла дальше. Убедившись, что никто из наших за мной не следит, спустилась в метро.
И задумалась. Любопытно, что это говорит обо мне нынешней – то, что я сбежала от этого мужчины на собрании. Ведь когда-то, в Сопределье, я его убила.
4
Когда я вошла, открыв дверь своим ключом, Эллы не было дома. Кондиционер у нас сломался, и Элла все настаивала, что сама сумеет его починить, поэтому вокруг перевернутого кондиционера валялись разбросанные инструменты, и воздух был таким горячим, что чуть ли не колыхался. Я стояла перед холодильником в насквозь промокшей одежде и жевала завалявшийся там кусок пиццы, болтая дверцей взад-вперед, чтобы обдувало. Потом перешла к мороженому, стала есть его прямо из картонной коробки – и тут вдруг замерла: где-то в глубине квартиры послышался тихий скрип. Единственный осторожный шаг по старым рассохшимся половицам.
Я поставила мороженое на место. Холодильник у меня за спиной задребезжал и умолк. За окном кричал пересмешник, подражая звонку сотового телефона. А из глубины квартиры снова донесся скрип.
Дыхание у меня моментально переключилось с автоматического режима на ручной. Я прошла по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Моя, Эллина, дальше – ванная размером с воронье гнездо.
– Привет?..
Мой голос упал в тишину, как камень в воду, и я поняла, что никого, кроме меня, здесь нет. Вот идиотка – в пустой квартире трясусь как овечий хвост как только примерещится то, чего я все время жду: что наши злоключения вернулись.
В ванной я умылась, побрызгала водой в глаза и в рот, смыла с языка остатки мороженого. Сердце все еще колотилось, как какой-нибудь дурацкий барабан. Я подняла голову, капая водой в раковину, и увидела в зеркале за спиной чье-то лицо.
Мелькнуло что-то синее, белое и черное, бледная полоска зубов… Я затаила дыхание и выдохнула только тогда, когда прижала неизвестного к стене и мои руки легко, словно крылья бабочки, сомкнулись у него на горле…
У нее. На Эллином горле! Это же ее синие глаза и черные волосы. Ее кожа с солнечными крапинками веснушек. Все произошло так быстро, что она, кажется, даже не успела испугаться, пока я не выпустила ее.
Мы смотрели друг на друга. Из-за окна доносился лай собаки и детский крик.
– Я подкралась сзади, – сказала Элла, чуть тяжело дыша. – Я тебя напугала.
Мы кивнули одновременно, словно пара метрономов.
– Извини, – сказала я. Откашлялась и повторила еще раз: – Извини. Я не сразу поняла, кто это.
Элла попятилась из ванной, словно не хотела поворачиваться ко мне спиной.
– Ты рано пришла домой. Значит, все-таки не работаешь сегодня?
Только через секунду я вспомнила, о чем речь.
– Нет. Перепутала.
Ужин прошел за светской беседой о моем выпускном и об Эллиных коллегах по ее временной и не особенно прибыльной работе, под аккомпанемент одной из наших старых кассет – из тех, что мы всегда слушали в автомобиле. Это я подарила ей на день рождения винтажный магнитофон, чтобы проигрывать музыку, которую она так любила слушать в дороге: Пи-Джей Харви, Слитер-Кинни, Bikini Kill и еще всякие группы с названиями, как у красок – Smog, Pavement, Gabardine. Мы сидели за столом долго, старательно делая вид, что между нами ничего не произошло. Элла поставила мой выпускной букет в пустую банку из-под маринада. Я поцеловала ее в щеку и с подобающей торжественностью унесла цветы к себе в комнату.
Я пыталась погрузиться в тайны «Охоты на овец», но глаза то и дело сами собой устремлялись на дверь. И на окно. Около полуночи я услышала, как радио у Эллы смолкло. В час наконец встала с кровати, не выдержав беспрестанного зудения под кожей.
Я прокралась по дому, как вор. Элла тихонько дышала у себя в постели, и замок на входной двери был в порядке. Никто не прятался ни за занавеской, ни в тени дивана. Но Ханса лежала где-то мертвая, а злодей из моей истории – нет, потому что ни в одном мире нет справедливости и равновесия.
На кухне я заварила кофе при свете уличного фонаря, добавила меда для сладости и молока, чтобы охладить, а затем бросила туда кусочек льда. В окна веял июнь: легкий, окутанный бензиновым запахом. Во дворе у нас росла мимоза; прижавшись лбом к стеклу, я увидела, как шевелит цветы ветерок.
В моей сказке я была черноглазой принцессой, никем не любимой. В моих руках таился гибельный холод, мое прикосновение несло смерть. Покидая Сопределье, я унесла в себе лишь крошечный осколок этого льда. Но со временем и он тоже растаял.
Мне не хотелось оплакивать потерю того, что делало меня чудовищем, но, услышав о трех убитых бывших персонажах, я теперь чувствовала себя безоружной. В голове крутились бесформенные мрачные мысли, хоть я и не хотела давать им воли. Ни к чему думать о том, чего иметь все равно нельзя, да и желать, по-хорошему, не следует.
Я унесла кофе к себе в спальню. За те считаные минуты, что меня не было, комната уже пропиталась запахом выжженной земли и сигарет без фильтра. Я открыла зарешеченное окно, выходящее на пожарную лестницу, и высунула голову.
– Курение убивает, – сказала я.
София сделала последнюю затяжку и затоптала окурок каблуком.
– Очень смешно.
Она вошла в мою комнату и, как всегда, стала обследовать ее, словно грабитель или полицейский. Провела пальцем по корешкам книг, сделала глоток кофе из моей чашки. Потом подошла к комоду и стала перебирать и рассматривать по очереди все, что на нем было. Блеск для губ «Доктор Пеппер». Цветущие синие гибискусы. Розетку, которую мама сделала из того грязного шелкового платья, в котором я вернулась из Сопределья. Не знаю, куда она девала остальной шелк.
– Не спится?
Я покачала головой, хоть София и не могла этого видеть. У нее всегда было обыкновение появляться в тот момент, когда у меня беспокойно на душе. А может, она появлялась и тогда, когда все было в порядке, только я не просыпалась.
