Пряха взвыла снова. Метнула ему вслед охотничий нож, потом мой ножик, выдернув его из плеча, потом вырвала у себя один клок волос, другой, и бросила туда же. Топнула ногой, как Румпельштильцхен. И, тяжело дыша, бросилась за ним.
Смотреть в темноту было все равно что смотреть в черную воду. Она была такой же непостижимой. Такой же пугающей. Я собралась с духом и нырнула в жесткий воздух с примесью металла.
39
Финч всегда считал себя главным персонажем истории. Кто же так не считает? Тем горче было раз за разом убеждаться, что это не так. Что он ничего не знал, а то, что знал, было неправдой – с самого начала.
Когда Пряха пожирала его мир, можно было стоять на коленях и перебирать в уме свои утраты, а можно отозваться на ту нотку в Алисином голосе, которая говорила, что есть еще надежда, и повторять ее слова как заклинание: «Нельзя, чтобы она вошла туда первой».
И он бросился очертя голову в самую настоящую черную дыру – ничего страшнее он до сих пор никогда не видел и представить не мог. Не так уж много времени прошло с того момента, как он решился, и до того, как его втянуло в арку, и Пряха завопила ему вслед, и Алиса вскрикнула, и густой черный воздух окутал его со всех сторон. Но для него время замедлилось. Ему еще о стольком нужно было подумать.
О том, что Иоланта предала его. О том, что Алиса получила его письма. О том, что его жизнь на Земле была всего лишь передышкой. О гибели мира он всерьез думать не мог. Этот мир мог погибнуть от огня, от наводнения или какого-нибудь непобедимого вируса. Но нельзя было представить, что жизнь из него просто высосут, как газировку из бутылки.
А потом Финч оказался в Стране Ночи и не мог больше думать ни о чем другом.
Когда он провалился сюда, он был еще самим собой. А теперь стал… больше. Он упал на четвереньки в мягкой черной пустоте, и его «я» стало расширяться во все стороны. Он был как вода, стекающая в бассейн. Он заполнял собой бесконечную темноту – он сам был этой темнотой, а темнота была им, – пока вдруг какая-то посторонняя мысль не проплыла мимо, словно бутылка с запиской внутри. Он поймал ее.
«Как же хочется пить». Не успела эта мысль оформиться в слова, и тут же появилась вода. Ноги стали мокрыми: он стоял в реке. Он видел, как она засверкала серебром и пропала: это охвативший его ужас осушил ее.
Ужас и восторг. У него получилось, он создал что-то из благодатного воздуха Страны Ночи! Он еще старался прикрыться здравым рассудком, как плащом, но коварный воздух, словно дождь, проникал всюду: в нос, в глаза, в открытый рот, и кружил голову, и дурманил, как вода Леты.
«Чашка», – мысленно произнес он, и чашка оказалась у него в руке. Чайная чашка с тонкими стенками, с розово-золотым узором, полная чая с молоком. В последний раз он видел ее на столе в маминой квартире много лет назад – когда мама была еще жива, но уже после развода.
«Кофе», – прошептал он, и в чашке появился кофе вместо чая.
«Мама?..» – подумал он, но нерешительно. Она не появилась из темноты.
Финч обрадовался. И тут же вздрогнул, когда понимание обрушилось на него всей тяжестью.
Новый мир, его мир, где он создатель. Вот что имела в виду Алиса, когда сказала, что нельзя пускать сюда Пряху первой – нельзя было давать ей в руки чистый холст, чтобы она малевала на нем свои ужасы.
«А что, если она ошиблась?» – пришла трусливая мысль. Что, если все-таки это Пряха должна быть здесь вместо него, плести что-то разумное из этой темноты? Он представил все то, что она уже создала из ничего: ледяные пещеры Сопределья, его густые леса и ясные звезды. Где-то в самой тайной глубине души он пожелал увидеть все это, и призраки Сопределья, полупрозрачные, мерцающие, показались на миг, а затем исчезли. Пряха – вот создательница миров. А он – мальчишка в темноте, с чайной чашкой в руках. «Нет!» Он упал на колени. Поскреб пальцами землю – вот, только что не было ничего, а теперь грязь у него под ногтями, стоило ему только пожелать. «Нарцисс, – подумал он. – Маргаритка, клематис, роза». И цветы выросли у него прямо на грязных ладонях, с них дождем посыпались лепестки, а лозы обвили ему руки.
Но он взглянул на цветы и не нашел для них слов. Они были красными и желтыми, нежно-розовыми и белыми, но имен он им подобрать не мог. Это так испугало его, что он попытался остановить мысли: «Не думай, не думай, не думай ни о чем» – и, конечно же, сразу подумал. Асфальтовая площадка. Стук баскетбольного мяча. Золотистый пес в красном ошейнике. Стол и три тарелки на нем, и лосось с рисом.
Отец просматривает газету и качает головой.
И все это, кроме отца, тут же появилось в темноте и исчезло. И Финч сразу почувствовал, что тело стало резиновым, выжатым как лимон. Такое чувство у него было обычно перед закатом в Йом Кипур
[11], когда он смотрел, как солнце опускается за деревья Центрального парка.
(Деревья тут же выросли в воздухе перед ним, а затем разлетелись на молекулы.)
– Нет, – сказал он. – Нет, нет, нет.
Ведь все, что он придумывает, отнимает жизнь у того мира, который он оставил позади. Что умерло там сейчас ради того, чтобы его мечты на секунду обрели форму? Он представил себе опустевшие ступени Метрополитен-музея, ставшие серыми, как пепел. Солнце сделалось выгоревшим пятном, улицы его города лежали под мертвым небом неподвижно, как насекомые под стеклом.
Город. Его покинутый город, потерянный для него навсегда. В мечтах он снова шел по Манхэттену с матерью. Бродил по книжным магазинам с Алисой. Все, что он помнил, о чем тосковал, теснилось в мозгу, и Страна Ночи хотела того же, чего и он. Жаждала.
У него не хватило сил отказаться.
Город развернулся перед ним. Уличные фонари, очертания домов на горизонте, цветущие вишни, сточные канавы, скрипка уличного музыканта… Скамейки и автобусы, краденое вино на крыше. Асфальтовые улицы и деревья вдоль них, грузовики с мороженым и едва различимые звезды. Летний день, такой тихий, что облака казались нарисованными краской на голубой эмали и отбрасывали тени на загорающих в парке.
Воспоминания налетали порывами стремительного ветра. Он был холодным, тысячеруким, и эти руки тянулись в каждый уголок. Страшное это дело – творить миры. Создавая мир, он терял себя. Этот мир крал черноту его волос, гибкость тела.
Может быть, он и само тело в конце концов украл бы. Но тут из темноты появились две фигуры.
40
Разъяренная Пряха неслась как бешеный зверь, низкими скачками. Без нее я и не знала бы, где искать Финча.
