– Ладно, – сказала я. – Давай уйдем в другой мир.
У него широко распахнулись глаза, и тут же он все понял. Я протянула к нему руки. Чувствовала под пальцами шрамы у него на костяшках и думала о том, какие истории за этим стоят. Мы смотрели друг на друга, держась за руки, и слышали все, что не было сказано: и «здравствуй», и «прощай», и песню без слов о любви.
Может быть, в каком-нибудь другом мире говорят на языке, на котором можно будет об этом спеть. Может быть, я могла бы найти такой мир. Одна, с Эллой, с Финчем. А может быть, я смогу остаться здесь и выжить. Может быть, я рассыплюсь в прах, растворюсь в ткани истории, разлечусь искрами фейерверка, в которых отразится все: и то, что мама успела сделать для меня в самый последний момент, и карие глаза мальчика, странствовавшего по другим мирам, и ловкие проворные пальцы той, что сотворила меня, а потом в своей гордыне едва не сделала себя богом.
Финч коснулся губами моих рук – сначала одной, потом другой. Он смотрел на меня, и я вспомнила, что один миг может обернуться миллионом миллионов историй, миллионом разных путей. Может быть, это моя последняя страница.
Грудь Финча вздымалась и опускалась. Кадык прыгал под шрамом на горле. У меня было очень странное чувство – будто я плыву, невесомая, в пузыре заколдованного воздуха. Я наклонилась ближе к Финчу, и на меня будто снова пахнуло ветром другого мира. Я коснулась губами старого шрама на его горле и поняла, какие они, должно быть, холодные: такой теплой по контрасту была его кожа. Он вздохнул, проглотил комок, и это было…
Это было…
В голове у меня никогда не было тишины. В ней всегда звучали какие-то слова, много слов, часто ненужных, неправильных, и они не смолкали, даже когда я спала.
Но когда я коснулась губами горла Эллери Финча и почувствовала, как его рука легла на мою шею, запуталась у меня в волосах, все слова пропали. И когда я потянулась губами к его губам, в голове у меня наконец-то стало тихо.
Не знаю, долго ли мы не выпускали друг друга из объятий. Знаю только, что в конце концов выпустили, когда Финч шагнул от меня к двери, ведущей в Страну Ночи. Ко всем этим невероятным возможностям. К бесконечному, пожирающему желанию. С нашей стороны дверь выглядела так, будто разбухла от воды. Я увидела, как Финч толкает ее ладонями, и закрыла глаза.
Я не думала о смерти. Я не могла думать о том, как оставлю Эллу. Вместо этого я стала мечтать о другом мире. Таком, где можно будет найти тех, кого я люблю. И тех, кто сейчас разбит и надломлен. И тех, кто силен и крепок, и тех, кого уже нет.
Я слышала, как Финч выругался, затем раздался приглушенный, будто из-под воды идущий скрип дерева под его ладонями. Я крепче зажмурила глаза.
Есть мир, где все может получиться. Мир, где все станет на свои места. Он есть. Есть. Есть.
42
Той прохладной, странно тихой июньской ночью клочок неба над Манхэттеном побелел. А то, что происходило внизу, было еще необычнее.
Посреди города образовался круг – правильный круг, похожий на глаз какого-то божества и охвативший примерно двенадцать городских кварталов, – где и разразилось бедствие.
Птицы падали с неба, мертвые насекомые валялись на земле, как пустые гильзы от патронов. Автомобили глохли и останавливались, или врезались друг в друга, или просто стояли рядами вдоль тротуаров, изъеденные какой-то сыпучей, бесцветной ржавчиной. Здания обветшали и стали рассыпаться.
А все люди, оказавшиеся в этом кругу, заснули. В ресторанах, в домах, в разбитых машинах. В ванных комнатах, на пешеходных переходах, на бордюрах и тротуарах. Целые сутки территория бедствия расползалась во все стороны, как чернильное пятно, и вокруг стояли полицейские кордоны, отодвигаясь на все более дальнее расстояние, и люди в защитных костюмах ходили вокруг бесчувственных тел, как космонавты, пока сами не погрузились в сон.
Спящим снился мягкий черный бархат еще не созданного мира. Во сне они заполняли этот мир своими желаниями и страхами, и в некоторых головах желания и страхи были неотличимы друг от друга. Кто-то проснулся с криком, а кого-то пришедшая из этих снов тоска по несбывшемуся преследовала потом до конца их дней неотступной серой тенью.
Какие-то части района эвакуировали. В стране было объявлено чрезвычайное положение. Школы закрывались, рейсы отменялись, движение на мостах было открыто только в одну сторону, и они были забиты людьми, которые пытались выбраться из опасного места. А что, по слухам, творилось в метро – это просто цирк с конями.
Нет, я не исчезла, когда Эллери Финч уничтожил свою Страну Ночи. Я не рассыпалась в прах и не сгорела дотла. Его мир умер без криков и пламени. После всей пролитой крови и расчлененных тел, после всех смертей и разрушений он лишь слегка поскулил, как щенок. И угас.
По крайней мере, дверь исчезла. Мне оставалось только поверить Финчу на слово, когда он сказал, что и мира за ней больше нет.
Я открыла глаза и увидела, что Финч стоит передо мной и смотрит на меня так, будто я тоже дверь. Дверь, в которую он хочет войти.
Взявшись за руки, мы отправились в город – посмотреть, сильно ли он пострадал. Мы увидели мир разных оттенков серого, полный спящих людей. Вокруг беззвучно стояли полицейские машины с включенными мигалками, битком набитые людьми в форме. Там же сновали съемочные группы и зеваки, и сквозь такую толпу невозможно было пройти незамеченными.
Мы угнали машину – то есть взяли на время. Ее дверца со стороны водителя была открыта, ключи торчали в замке зажигания. Мы медленно проехали сквозь толпу: она торопливо расступалась перед нами, как будто машина была заразной. Чтобы избавиться от тех, кто пытался нас преследовать, потребовалось немалое водительское искусство. Я хотела ехать так до самого Бруклина, но Финч заявил, что понятие «взять на время» нельзя расширять до бесконечности.
Телефон у меня не работал, часов ни у меня, ни у Финча не было, и мы никак не могли понять, закат это или рассвет. Тротуары были забиты людьми: весь город сбежался поглазеть на непонятную катастрофу. Такси поймать не удавалось, а в метро мы спускаться не решились. Позже оказалось, что, пока мы были в Стране Ночи, на Земле прошло больше суток. Мы с Финчем шли по мосту, а над изменившимся миром поднималось солнце.
Мы пока не поняли, насколько все серьезно. Не догадывались, что даже если бы телефон и работал, это ничему бы не помогло: мобильная связь пропала по всему городу. Мы шли пешком до самого дома, и под конец Финч так ослабел, что я боялась, как бы не пришлось его тащить. Ключи каким-то чудом все еще лежали у меня в кармане, но, когда я открыла дверь, квартира была пуста.
Эллы не было еще несколько часов. Финч съел все мороженое из морозилки и все макароны, какие нашлись в кухонном шкафу, – с маслом, перцем и пармезаном. Я варила ему одну чашку кофе за другой и смотрела, как он ощупывает глазами все, чего, наверное, уже никогда не думал увидеть. Мы проиграли все альбомы Beatles, какие у нас были.
