И пускай наши истории не совпадали и вообще не имели смысла, болтовня звучала убедительно и позволяла нам подойти ближе – одно это и было важно. Парень наставил на меня пистолет, но я заметил, что он колеблется, и с ликованием подумал: «У вас там много хорошего мяса, мистер, но это ручное мясо, мистер, ручное!»
Наконец он принял компромиссное решение: отступил на шаг, шикнул на нас и отмахнулся левой рукой, словно мы были парой бродячих собак.
Наше огромное преимущество заключалось в том, что мы действовали без колебаний, и не думаю, что мы смогли бы сделать это, если бы не были готовы убить друг друга, когда он упадет. Наши мышцы, нервы и мозги настроились на мгновенную безжалостную атаку. А некоторые «цивилизованные» еще утверждают, будто желание убивать не способствует самосохранению.
Мы были уже довольно близко, и он все-таки решился выстрелить, а я, помнится, гадал о том, что сделает со мной этот проклятый пистолет, но тут мы с девушкой поменяли тактику. Я остановился как вкопанный, будто меня всерьез напугали его угрозы, и как только парень заметил это, девушка шагнула чуть дальше, но едва его взгляд переключился на нее, она замерла, а я сделал очередной шаг, после чего постарался изобразить еще более убедительную остановку от испуга, когда его взгляд вернулся ко мне. Мы работали слаженно, превосходно чувствуя ритм, как будто много лет танцевали в паре, хотя все это было чистейшим экспромтом.
И все же, честно говоря, не уверен, что мы добрались бы до него, если бы не случай. Понимаете, я хочу сказать, что он в конце концов собрался с духом, а мы еще не подошли на нужное расстояние. Он оказался не таким ручным, как я надеялся. Я завел руки за спину, к Мамочке, решившись на последний отчаянный рывок, но в этот момент раздался жуткий крик.
Не знаю, как коротко описать его. Это был в большей степени женский крик, прилетевший откуда-то издалека, со стороны старого завода, в нем слышались нотки боли и предупреждения, но в то же время он казался слабым, почти дрожащим, сказал бы я, и в конце концов перешел в хрип, словно его издал полумертвый человек, задыхавшийся от мокроты. Все эти составляющие были в том крике, или же кто-то искусно их имитировал.
Этот крик подействовал на нашего парня в сером, и он – уже прицелившись в меня – оглянулся через плечо.
О нет, это вовсе не помешало ему выстрелить. Он немного зацепил меня в середине моего рывка. И я узнал, что сделает со мной этот пистолет. Правая рука, которую он зацепил, просто отмерла, и я закончил рывок, врезавшись в его чугунные колени, словно старшеклассник, пытающийся блокировать профессионального футболиста, а нож без всякой пользы выскользнул из моих пальцев.
Но в этот благословенный момент девушка тоже сделала выпад – слава богу, не медленный, размашистый удар, а резкий, прямой как стрела тычок, направленный в уязвимое место под ухом.
Она попала в цель, и кровь веером брызнула ей в лицо.
Я подобрал упавший нож левой рукой, поднялся на ноги и наотмашь, потому что так было удобней, всадил Мамочку ему в горло. Острие прошло через плоть, словно сквозь пустоту, яростно заскрежетало по позвоночнику и, как я надеялся, повредило продолговатый мозг, избавив меня от опасности предсмертного ответного удара.
Так все и вышло, или почти так. Он покачнулся, выпрямился, уронил пистолет и плашмя упал на спину, вдобавок с убийственной силой ударившись затылком о бетон. После нескольких мощных толчков ярко-алая кровь перестала хлестать из его шеи.
То, что он сделал потом, напоминало ответный удар, но он явно уже не управлял своим телом. Если подумать, это было только к лучшему.
Девушка оказалась на редкость хладнокровной стервой и мгновенно схватила его пистолет, опередив меня. Да, схватила… но тут же отдернула руку, взвыв во весь голос от боли, гнева и изумления.
На бетоне, в том месте, куда упал пистолет, образовалась крохотная лужица расплавленного металла. Струйка крови, что змеилась из-под головы убитого, касалась раскаленной добела лужицы и с шипением испарялась.
Пистолет ухитрился расплавиться в момент смерти своего хозяина. Это доказывало, по крайней мере, что в нем не было пороха или обычных химических взрывчатых веществ – хотя я уже знал, что он работал на других принципах, судя по тому, как парализовало мою руку. Но самое главное, это доказывало, что парень был из тех «цивилизованных», которые соблюдали строгие меры предосторожности и старались не дать своей технике попасть в чужие руки.
Но расплавленный пистолет – это еще не все. Когда мы с девушкой оторвали взгляды от лужи, которая быстро остывала и теперь светилась кроваво-красным… когда мы оторвали взгляды от лужи и посмотрели на мертвеца, то увидели, что в трех разных местах (там, где должны были быть карманы) на его серой одежде появились неровные обугленные пятнышки и от них поднимались вверх нити черного дыма.
И в этот момент, возле самого моего локтя – так близко, что я невольно подпрыгнул, хотя за все эти годы привык стоически принимать удары (могу поклясться, что и девушка тоже подпрыгнула), – кто-то произнес:
– Убили, значит, да?
Обходя накренившийся самолет со стороны завода, к нам быстро приближался старый чудак, видавший виды матерый мертвоземелец, если я что-то в них понимаю, с копной белых, словно кости, волос; кожа, видневшаяся из-под линялой серой одежды, казалась тонкой, хрустящей корочкой, поджаренной солнечными и другими лучами. Не меньше дюжины ножей крепились ремнями к его сапогам или висели на поясе.
Не удовлетворившись беспокойным шумом, который он уже поднял, старик беспечно продолжил:
– Чистая работа, конечно, не могу не признать, но за каким чертом вы подожгли этого парня?
Глава 3
Мы, в силу нашей человеческой природы, всегда являемся потенциальными преступниками. Никому из нас не дано вырваться из черной коллективной тени.
К. Г. Юнг. Нераскрытая самость
Обычно стервятники, которые сидят в сторонке, пока не закончится резня, а потом появляются, чтобы поучаствовать в дележе добычи, получают то, что заслужили, – молчаливый, но подкрепленный жестами совет идти своей дорогой. Иногда они нарываются на возможность помахать кулаками после драки, если стремление убивать не до конца растрачено на первую жертву или первые жертвы. И все же они приходят, рассчитывая, как я подозреваю, на свое неотразимое обаяние. Но у нас нашлось сразу несколько причин, чтобы не поступать так с Папашей.
Во-первых, у нас не было при себе оружия дальнего боя. Мой револьвер и ее дротикомет лежали в углублении под автострадой. Настораживало и еще кое-что: чувак, настолько помешанный на ножах, что носит с собой целый вагон, должен неплохо их метать. Имея дюжину – или около того – ножей, Папаша разделался бы с нами в два счета.
Во-вторых, каждый из нас мог драться только одной рукой. Да, именно так – каждый из нас. Моя правая рука все еще болталась, как связка сосисок, и я пока не ощущал признаков ее оживления. А девушка обожгла кончики пальцев, схватившись за горячий пистолет, – я заметил красные пятна, когда она на мгновение вытащила пальцы изо рта, чтобы вытереть с глаз кровь Пилота. Ей оставалось рассчитывать только на культю с ввинченным туда ножом. Что до меня, я мог, если придется, швырнуть нож левой рукой, но мне, ясное дело, не очень-то хотелось рисковать Мамочкой.
