К тому же, как только я услышал голос Папаши, хриплый, но довольно высокий, как часто бывает у стариков, до меня тут же дошло, что это он, скорее всего, издал тот спасительный крик, который отвлек Пилота и дал нам шанс справиться с ним. А это, между прочим, говорило о том, что Папаша быстро соображает и вдобавок наделен богатым воображением, которое помогло нам убить того парня.
Кроме всего прочего, он не вилял хвостом и не расточал похвалы, как поступили бы другие стервятники. Он с самого начала воспринял нас как равных и говорил совершенно по-деловому, не расхваливая и не критикуя, – слишком по-деловому, на мой вкус, и слишком откровенно, раз уж на то пошло. Но я слышал от других парней, что старики любят поболтать, хотя сам никогда с ними не связывался и даже не встречал их. Как вы можете догадаться, в Мертвых землях старики попадаются не часто.
Поэтому мы с девушкой хмуро следили за приближением незнакомца, но не пытались остановить его. Когда он окажется рядом с нами, лишние ножи не принесут ему никакой пользы.
– Ага, – сказал он, – выглядит совсем как тот парень, которого я убил пять лет назад по пути в Лос-Аламос. В таком же обезьяньем серебристом костюме и почти такой же высокий. И тоже добрый малый – пытался дать мне лекарство от лихорадки, которую я изобразил. Значит, его пистолет расплавился? Мой приятель не задымился, после того как я успокоил его навсегда, но потом выяснилось, что при нем не было ничего металлического. Интересно, если этот парень…
Он начал опускаться на колени рядом с трупом.
– Убери свои руки, папаша! – сквозь зубы проскрежетал я. Так мы и стали называть его Папашей.
– Да, конечно, конечно, – сказал он, стоя на одном колене. – Я его и пальцем не трону. Просто говорят, что, когда аламосцы умирают, весь металл, что есть при них, расплавляется, вот я и хотел осмотреть этого парня. Но он твой, друг, целиком и полностью. Кстати, как твое имя, друг?
– Рэй. Рэй Баркер, – прорычал я в ответ, возможно, только для того, чтобы он больше не называл меня другом. – Ты слишком много болтаешь, Папаша.
– Наверное, так и есть, Рэй, – согласился он. – А вас как зовут, леди?
Девушка лишь зашипела на него, а он усмехнулся, словно говоря мне: «Ох уж эти женщины!»
– Почему бы тебе не проверить его карманы, Рэй? Мне в самом деле интересно.
– Заткнись, – сказал я, но все равно почувствовал, что он ставит меня в затруднительное положение.
Мне, конечно, и самому хотелось узнать, что у парня в карманах, – но, кроме того, выяснить, нет ли у Папаши напарника и не сидит ли кто-нибудь в самолете: вот такие вопросы, слишком много вопросов. В то же время я опасался показать Папаше, что у меня не действует правая рука, – не сомневаюсь, я сразу почувствовал бы себя намного увереннее, если бы она хотя бы болела. Я опустился на колени возле трупа, по другую сторону от Папаши, и положил было Мамочку на землю, но потом передумал.
Девушка ободряюще посмотрела на меня, словно хотела сказать: «Я прослежу за этим старым чудаком». Под давлением ее взгляда я отпустил Мамочку и принялся разжимать левый кулак Пилота, казавшийся слишком крупным, чтобы быть пустым.
Девушка попыталась зайти Папаше за спину, но тот сразу же заметил это движение и посмотрел на нее с такой понимающей, но все же дружелюбной и жалостливой улыбкой – с той жалостью, какую испытывает старый профессионал к любителю, пусть даже опытному, – что я бы на ее месте стал таким же красным, как она… хоть и не от крови Пилота.
– Не стоит беспокоиться из-за меня, леди, – сказал он, приглаживая седые волосы и как бы случайно касаясь рукоятки одного из двух ножей, подвешенных за спиной на такой высоте, чтобы можно было дотянуться до них через плечо. – Я давно перестал убивать. Слишком большое напряжение для моих старых нервов.
– Ну да? – не удержался я, разогнув указательный палец Пилота и взявшись за следующий. – Зачем тогда весь этот разделочный цех, Папаша?
– Ах, ты об этом? – Он посмотрел на свои ножи. – Понимаешь, Рэй, я ношу их для того, чтобы произвести впечатление на тупых ребят, не таких, как ты и эта леди. Если кто-нибудь примет меня за практикующего убийцу, я не стану возражать. А еще я сентиментален и не люблю расставаться с ними – они воскрешают важные воспоминания. И потом, ты не поверишь, Рэй, но я все равно скажу: некоторые ребята просто дарили мне свои ножи, а я вдвойне не люблю расставаться с подарками.
Я не собирался снова говорить «Ну да?» или «Заткнись!», хотя, конечно, хотел перекрыть Папаше кран – или думал, что хотел. Но потом я почувствовал болезненное покалывание в правой руке и с усмешкой спросил:
– Еще причины есть?
– А то! – ответил он. – Когда мне нужно побриться, я могу сделать это со вкусом. Менять лезвие каждый день, и так две недели подряд – это в два раза лучше, чем в старой рекламе. Понимаешь, если ты бреешься ножом, то должен о нем заботиться. Что там у тебя, Рэй?
– Ты ошибся, Папаша, – сказал я. – У него все-таки остался нерасплавленный металл.
Я поднял руку повыше, показывая то, что вытащил из левого кулака Пилота: шлифованный стальной куб с ребрами длиной в дюйм, только он весил меньше, чем цельный металлический брусок такого же размера. Пять граней казались совершенно чистыми. В шестой была утопленная круглая кнопка.
Судя по их виду, ни Папаша, ни девушка понятия не имели, что это такое. Я так точно не имел.
– Он нажал кнопку? – спросила девушка.
Голос у нее оказался хриплым, но на удивление свежим, будто она не говорила вообще ни с кем, даже сама с собой, с тех самых пор, как пришла в Мертвые земли; в нем сохранились интонации «цивилизованной», какой она была прежде – не важно где и когда. Это были первые слова, которые я от нее услышал, и они меня позабавили.
– Нет, судя по тому, как он держал кубик, – ответил я. – Кнопка развернута к большому пальцу, который лежал поверх кулака.
Неожиданно я почувствовал, что доволен тем, как ясно и просто все объяснил, и тут же приказал себе не впадать в детство.
Глаза девушки превратились в узкие щелки.
– Только не нажимай ее, Рэй.
– Думаешь, я совсем спятил?
Я засунул кубик в самый маленький карман брюк, где тот засел так плотно, что не мог повернуться, а значит, на кнопку нельзя было надавить ненароком. Покалывание в руке стало почти нестерпимым, но я уже вернул контроль над мышцами.
– Если нажать эту кнопку, – добавил я, – все, что осталось от самолета, может расплавиться или мы сами можем взорваться.
Никогда не мешает подчеркнуть, что у тебя есть еще одно оружие, даже если это бомба смертника.
– Один человек когда-то нажал другую кнопку, – тихо и задумчиво проговорил Папаша, уходя взглядом за пределы Мертвых земель и охватывая добрую половину горизонта. Он медленно покачал головой, а потом его лицо просветлело. – Я действительно встречал этого человека, ты понял, Рэй? Много лет спустя. Знаю, ты не веришь мне, но я и вправду встречал его. Расскажу в другой раз.