– Хватит врать, Папаша. По крайней мере, о том, что ты перестал убивать. По моим понятиям, а так уж получилось, что это старые понятия, подручный так же виновен, как и тот, у кого был нож. Своим странным выкриком ты помог нам убить Пилота, и тебе это прекрасно известно.
– А с чего ты взял, что кричал я? – немного раздраженно возразил Папаша. – Я такого не говорил. Я только сказал «забудь». – Он немного помедлил, разглядывая меня, а затем продолжил: – Это не я кричал. На самом деле я бы не дал ему кричать, если бы мог.
– А кто же тогда?
Он вновь с сомнением посмотрел на меня и откинулся назад:
– Не скажу.
– Папаша, – еще резче проговорил я, – те, кто охотятся вместе, рассказывают друг другу все.
– О да, – с улыбкой подтвердил он. – В свое время я, помнится, многим это говорил. Сентиментальное, успокоительное чувство товарищества. Их я потом тоже убил, всех до единого.
– Может, и так, Папаша, – согласился я. – Но нас здесь двое против тебя одного.
– И то правда, – спокойно признал он, разглядывая нас обоих.
Я понимал, о чем он думает: Элис могла воспользоваться только плоскогубцами и в такой тесноте его ножи не уступили бы моему револьверу.
– Дай мне правую руку, Элис, – сказал я и, не спуская глаз с Папаши, дотянулся до ножа без ручки, что висел у нее на поясе, а затем принялся вывинчивать плоскогубцы из ее культи. – Может, ты и перестал убивать, Папаша. Откуда мне знать? То есть перестал убивать обычным для мертвоземельца способом. Но я не верю ни одному твоему слову о том, что ты разговариваешь с убийцами и так сохраняешь рассудок. Даже больше…
– Однако это правда, – перебил меня он. – Я должен постоянно напоминать себе, как мерзко быть убийцей.
– Вот как? – сказал я. – Но кое-кто здесь считает, что у тебя есть свои резоны для полета в этом самолете, Папаша. Какую награду ты получаешь за каждого живого мертвоземельца, доставленного в Атла-Хай? А сколько будут стоить двое? И что тебе дадут за возвращение потерянного самолета? Мне кажется, за это можно получить гражданство.
– Да, и даже свою личную церковь, – добавила Элис со злобным весельем.
Я мягко сжал ее культю, как бы говоря, что справлюсь сам.
– Я думаю, ты сможешь поверить в это, если захочешь, – с тихим вздохом произнес Папаша. – Потребуется много совпадений и случайностей, чтобы сделать эту теорию убедительной для тебя, но если ты действительно захочешь, то сможешь. У меня нет другого способа доказать тебе, что я говорю правду, Рэй, кроме как повторить, что я говорю правду.
– Вот именно, – подтвердил я и тут же швырнул в него следующий вопрос: – И еще, Папаша: а что, если ты с самого начала был в этом самолете? Тогда не остается места для случайностей. Что, если ты выскочил из кабины, пока мы были заняты Пилотом, и только сделал вид, будто пришел со стороны завода? Что, если кнопки заблокированы потому, что ты был пленником Пилота?
Папаша задумчиво наморщил лоб.
– Могло быть и так, – ответил он наконец. – Могло… если исходить из того, что́ ты видел. Это блестящая идея, Рэй. Я буквально вижу, как прятался в этой кабине, пока вы с Элис…
– Ты где-то прятался, – сказал я, ввинтив нож и отпустив руку Элис. – И повторяю еще раз, Папаша: нас двое против тебя одного. Будет лучше, если ты все расскажешь.
– Да, – прибавила Элис, оставив без внимания мой намек. – Может быть, ты перестал драться, Папаша, но я-то нет. Ни драться, ни убивать, ни все остальное в этом роде. На выбор.
Моя девочка превратилась в настоящую пантеру.
– А кто сказал, что я перестал драться? – снова вскинулся Папаша. – Вы делаете слишком много предположений, а это опасная привычка. Прежде чем начнутся неприятности и вопли о том, что я обманщик, давайте уточним один момент. Если на меня кто-нибудь нападет, я постараюсь его обезвредить, постараюсь помешать ему любым способом, кроме убийства, а это означает, что я могу перерезать ему сухожилия, ударить по затылку и много всего прочего. На выбор, Элис. И если кто-то умрет, пока я честно стараюсь обезвредить его любым способом, кроме убийства, я не стану сильно горевать. Моя совесть будет относительно чиста. Это понятно?
Пришлось признать, что он прав. Папаша мог соврать в чем угодно, но только не сейчас – я в это просто не верил. И мне уже было известно, что он достаточно быстр и силен для своего возраста. Если мы с Элис набросимся на него, кровь польется в три ручья. Глупо ожидать, что этого не случится при нападении на человека, у которого под рукой десяток ножей, даже если он один против двоих. Мы бы его завалили, но дорогой ценой.
– А теперь, – уже тише произнес Папаша, – я хочу немного поговорить с вами, если вы не против. Послушайте, Рэй… Элис… вы оба – закоренелые убийцы, и я понимаю, что ничего другого вы мне не скажете, но вам обоим известно, что в конечном счете убийство ничего не дает. Оно утоляет жажду крови, возможно, приносит какую-то добычу и позволяет совершить следующее убийство. Но это все, абсолютно все. Однако вам приходится убивать – так уж вы устроены. Вами движет желание, непреодолимое желание, которому нечего противопоставить. Вы ощущаете великую скорбь и великий гнев, пыль разъедает ваши кости, вы терпеть не можете горожан – портерцев, мантенцев и прочих, – потому что они выглядят беспричинно бодрыми, а это просто невыносимо. И поэтому вы продолжаете убивать. Но если бы нашелся подходящий способ завязать, вы бы приняли его. По крайней мере, я верю, что приняли бы. Когда вы еще думали, что самолет может отвезти вас в Рио или в Европу, то сами это чувствовали, разве не так? Вы же не собирались появиться там как убийцы, правильно? Вы готовы были бросить свое занятие.
На пару секунд в кабине установилась полная тишина. Затем ее разрезал тонкий смех Элис:
– Мы же мечтали тогда. Просто потеряли голову. Но теперь у нас серьезный разговор, как ты сам сказал. И что мы будем делать, когда бросим свою работу – как ты ее назвал, – пойдем в Уолла-Уолла или Уачиту и сдадимся? На этот раз я могу лишиться в Уачите не только руки – это были цветочки.
– Или в Атла-Хай, – многозначительно добавил я. – Думаешь, мы представимся убийцами, когда доберемся туда, а, Папаша?
Старый чудак улыбнулся и прищурился:
– От этого будет не много пользы, правда ведь? В большинстве городов тебя бы просто вздернули, ну, может, сначала немного пощекотали бы воспаленные нервы, а в Мантено посадили бы в клетку, кормили помоями и молились за твою душу, но помогло бы все это тебе или кому-нибудь еще? Тот, кто перестает убивать, должен многое исправить: сначала привести в порядок собственные мысли и чувства, потом постараться загладить вину за совершенные убийства – помочь родственникам убитого и тому подобное – и, наконец, донести эту новость до тех убийц, которые еще не получили ее. У него нет времени, чтобы болтаться на виселице. Уверяю тебя, дела выстроятся перед ним в длинную очередь, такие дела, с которыми можно управиться только в Мертвых землях, и горожане ничем не помогут тебе, потому что не понимают нас, убийц, не знают, что нами движет. Мы должны сделать это сами.
