– Очень просто, – ответил Папаша. – Он был плохим парнем. По крайней мере, у меня такая версия. Он должен был лететь прямо в Атла-Хай, но решил сначала кое с кем повидаться. Остановился здесь, чтобы встретиться со своей подружкой. Ага, с подружкой. Та пыталась предупредить его – только так можно объяснить пламя над крышей завода, помешавшее ему сесть, хотя я уверен, что как раз этого она не хотела. То, что она подожгла в знак предупреждения, продолжало гореть. Но Грейл все равно сел.
Пятно почернело, а тело Пилота оказалось крупнее, чем я запомнил, – его раздуло. Но это обещало длиться недолго. Вокруг него уже суетились три или четыре грифа.
Глава 7
А сейчас, несмотря на триумф свой страшный,
Отведав плодов своего колдовства,
Словно бог, на своем алтаре себя заклавший,
Смерть мертва
[57].
Алджернон Чарльз Суинберн. Заброшенный сад
Первым спустился Папаша. Затем мы с ним помогли выйти Элис. Прежде чем последовать за ними, я бросил последний взгляд на приборную панель. Кнопка завода снова приподнялась, а вокруг другой кнопки засиял синий нимб. Видимо, она означала Лос-Аламос. Мне захотелось нажать ее и улететь одному, но затем я решил: нет, на другом конце маршрута меня не ждет ничего хорошего, а одиночество окажется еще хуже того, что предстояло пережить здесь. И я выбрался наружу.
Я не смотрел на труп, хотя мы встали прямо над ним. Увидев чуть в стороне маленькое серебристое пятнышко, я вспомнил про расплавившийся пистолет. Грифы заковыляли прочь, но остановились всего в нескольких ярдах от нас.
– Мы могли бы их убить, – предложила Папаше Элис.
– Зачем? – ответил он. – Кажется, некоторые индусы использовали их, чтобы избавиться от мертвецов? Не самая плохая идея.
– Парсы, – подсказала Элис.
– Да, парсы, о них я и говорил. Через несколько дней останутся только голые кости.
Папаша повел нас в сторону завода. За моей спиной громко жужжали мухи. Я чувствовал себя ужасно. Мне самому хотелось умереть. Даже для того, чтобы просто идти следом за Папашей, требовалось жуткое напряжение сил.
– Его подружка обслуживала секретную наблюдательную станцию, – заговорил Папаша. – Думаю, она следила за погодой и все такое прочее. Или монтировала какую-то автоматику. Я не мог рассказать о ней раньше – вы были готовы уничтожить любого, кто хоть как-то связан с Пилотом. На самом деле я старался как мог запутать вас, убедить, будто это я кричал. Честно говоря, я даже сейчас не уверен, что поступаю правильно, рассказывая и показывая вам это все, но человек обязан рисковать, чем бы он ни занимался.
– Послушай, Папаша, а она не выстрелит в нас? – глухо спросил я. Не скажу, что я тревожился за самого себя. – Или вы с ней – добрые друзья?
– Нет, Рэй, – ответил он. – Она меня даже не знает. Но не думаю, что она сейчас в состоянии стрелять. Скоро узнаешь почему. Ого, она даже не закрыла дверь. Дурной знак.
Видимо, он говорил о крышке люка, стоявшей на ребре у самого входа в заводской корпус, лишенный боковых стен. Папаша опустился на колени и заглянул в отверстие, которое должен был закрывать люк.
– По крайней мере, она не лежит на дне шахты, – сказал Папаша. – Давайте посмотрим, что с ней случилось.
И он полез вниз.
Мы двинулись за ним, словно зомби. Во всяком случае, я чувствовал себя именно так. Шахта была около двадцати футов глубиной, с вмонтированными в стену скобами для опоры рук и ног. Сразу же потеплело и стало душно, хотя шахта оставалась открытой сверху.
Внизу обнаружился короткий горизонтальный проход. Пришлось нагнуть голову, чтобы идти по нему. Мы смогли выпрямиться во весь рост, только когда вошли в большой и роскошный бомбоустойчивый блиндаж, если можно так его назвать. Там было еще жарче, еще труднее дышать.
Я увидел много научной аппаратуры и несколько панелей управления, напоминающих ту, что стояла в хвостовой части самолета. Некоторые из них, вероятно, были связаны с приборами, спрятанными где-то в каркасе здания завода. И еще там были признаки присутствия человека, молодой женщины: небрежно разбросанная одежда, небольшие статуэтки и человеческая голова в натуральную величину или даже крупнее – вероятно, вылепленная из глины обитательницей блиндажа. На эту последнюю я взглянул лишь мельком, да и то случайно. Хотя работа не была закончена, я и так мог сказать, чья это голова – Пилота.
Тускло-серебристая отделка помещения была такой же, как в кабине самолета. В нем тоже чувствовался отпечаток личности, и не одной – Пилота и кого-то еще, супружеской пары. Но в этом не было ничего хорошего, потому что здесь пахло смертью.
Говоря по правде, я лишь бегло осмотрел помещение – мое внимание почти сразу привлек длинный широкий диван, на котором, сбросив покрывало, лежала женщина.
Около шести футов ростом, сложенная как богиня. Светлые волосы, загорелая кожа. Она лежала на животе и была обнажена.
Однако я не почувствовал ни малейшего влечения к ней. Женщина казалась смертельно больной. На повернутом к нам лице со впалыми щеками горел нездоровый румянец. Закрытые глаза были обведены черными кругами. Она дышала часто и прерывисто, судорожно хватая воздух приоткрытым ртом.
У меня вдруг возникла безумная мысль, что это ее лихорадочный жар согревает помещение.
И все вокруг пропахло смертью. Честно говоря, мне показалось в тот момент, что блиндаж был подземным храмом смерти, диван – алтарем, а женщина – жертвой. (Может быть, я против своей воли начал поклоняться смерти как богине Мертвых земель? Честное слово, не знаю. Это слишком сложно для меня.)
Да, я был за миллион миль от влечения к ней, но она уже стала частью меня…
Если чувство вины – это роскошь, значит я был сказочно богат.
…Частью, разъедавшей целое до тех пор, пока я не превратился в пустую оболочку, пока у меня не осталось опоры, пока мне не захотелось умереть здесь и сейчас, пока я не понял, что должен умереть…
Где-то совсем рядом раздалось тихое, резкое шипение. Я посмотрел вниз и понял, что, сам того не сознавая, достал из кармана стальной кубик, зажал его между указательным и средним пальцем, а большим надавил на кнопку – как и обещал сделать, если станет по-настоящему худо.
Лишнее доказательство тому, что не стоит давать себе никаких обещаний, даже полушуточных, если вы не готовы их выполнить, независимо от того, одобрите вы потом свои действия или нет.
Папаша заметил мое движение и как-то странно посмотрел на меня.
– Значит, Рэй, ты все-таки решил, что должен умереть, – тихо проговорил он. – Большинство наших понимают это, так или иначе.
Мы подождали немного. Ничего не произошло. Я лишь заметил бледно-молочное облачко в несколько дюймов шириной, повисшее в воздухе над кубиком.
