Подружка Пилота снова проснулась, придя или почти придя в сознание. Мы собрались вокруг постели – кажется, слегка улыбаясь и вопросительно глядя на нее. Даже если ты просто помогаешь медсестре, то волей-неволей начинаешь беспокоиться о здоровье и психике пациента.
Папаша помог ей сесть. Она огляделась и увидела нас с Элис. В ее глазах промелькнуло узнавание. Женщина с отвращением отшатнулась. Она не сказала ни слова, но отвращение так и застыло на ее лице.
Папаша отвел меня в сторону и прошептал:
– Думаю, вам лучше подняться наверх, прихватив одеяло, и зашить в него труп. Я видел в сумке у Элис большую иглу и немного ниток. – Он посмотрел мне в глаза и прибавил: – Не стоит ожидать, что эта женщина будет относиться к тебе иначе. И сейчас, и потом.
Конечно же, он был прав. Я дал Элис знак, и мы вышли.
Нет смысла подробно описывать следующую сцену. Мы зашили в одеяло того крупного парня, который был мертв уже больше суток, так что его успели обклевать грифы. Вот и все.
К тому времени, как мы закончили, к нам поднялся Папаша.
– Она меня выгнала, – объяснил он. – Ей нужно одеться. Когда она узнала от меня про самолет, то сразу заявила, что возвращается в Лос-Аламос. Конечно, ей еще не по силам такой перелет, но она сказала, что сделает себе укол. Это не наше дело. Кроме того, она хочет забрать с собой тело. Я рассказал ей, как сбросил сыворотку и как вы с Элис помогали мне, и она меня выслушала.
Подружка Пилота появилась следом за Папашей. Должно быть, ей было трудно подниматься из шахты и даже просто идти по ровной земле, но она шла с высоко поднятой головой. На ней были тускло-серебристая туника, плащ и сандалии. Когда она проходила мимо нас с Элис, я заметил, как в ее взгляде снова мелькнуло отвращение, а подбородок приподнялся еще выше. Да и с чего бы ей не желать нашей смерти? Наверное, она и сама хотела умереть в тот момент.
Папаша кивнул нам, мы подняли тело и понесли следом за ней. Оно было бы слишком тяжелым даже для троих.
Когда женщина подошла к самолету, из-под двери навстречу ей выдвинулась серебристая лестница. Должно быть, Пилот настроил автоматику так, чтобы лестница опускалась только для нее, и ни для кого больше. Очень мило с его стороны.
Женщина вошла в самолет, лестница поднялась, и нам не без труда удалось поднять тело на вытянутые руки и просунуть в дверь, чтобы она могла принять его.
Дверь закрылась, мы отошли, и самолет взлетел навстречу оранжевой дымке. Мы смотрели вслед, пока туман не поглотил его.
– Мне представляется, – сказал Папаша, – что вы оба сейчас чувствуете какое-то радостное опьянение. Уверен, что так. Но это ненадолго, поверьте мне на слово. Пройдет день-другой, и мы почувствуем себя по-другому, по-старому, если только не будем заняты делом.
Я понимал, что он прав. От желания номер один не так-то легко избавиться.
– Так вот… – продолжил Папаша. – Есть одно местечко, которое я хочу вам показать. И парни, с которыми я хочу вас познакомить. У вас будет чем заняться, даже с запасом. Идемте.
Вот и вся моя история. Элис все еще со мной (от желания номер два избавиться еще трудней, даже если бы вдруг захотелось), и мы давно уже никого не убивали. (На самом деле не со времени встречи с Пилотом, но здесь нечем хвастаться.) Мы замахнулись (мое словечко!) на ту работу, которой Папаша занимался в Мертвых землях. Это трудно, но интересно. Я все еще ношу с собой нож, но Мамочку я отдал Папаше. Он прицепил ее на пояс рядом с вывинчивающимся ножом Элис.
Атла-Хай и Аламос все еще существуют, так что, думаю, сыворотка подействовала на всех так же, как и на подружку Пилота; они не прислали нам медалей, но и не послали за нами отряд карателей, что, согласитесь, было бы более чем справедливо. Но Саванна, хоть и отступила от Атла-Хай, все еще сильна: ходят слухи, что ее войска стоят сейчас у ворот Уачиты. Мы убеждаем Папашу, что ему нужно поскорей пойти в проповедники, – это одна из наших любимых шуток.
Кроме того, ходят слухи о каком-то на удивление процветающем братстве мертвоземельцев, о том, что в сердце Мертвых земель вырастает новая Америка – Америка, которой больше не понадобится никого убивать. Но вы не очень верьте этим слухам.
Тот, которого мы называли Лейтенантом, хорошо приложился к темному «левенсбрау». Он только что рассказывал о применении противопехотных ракет на Восточном фронте, о том, как немецкие и русские позиции извергали море огня.
Макс отхлебнул пива – посветлее – из зеленой бутылки; в его глазах появилось какое-то нездешнее выражение; и он сказал:
– В Копенгагене ракеты убили тысячи людей, они исчертили небо пламенем и подожгли городские шпили, а еще мачты и голые реи английских кораблей. Ни дать ни взять поле с крестами.
– А я не знал, что в Дании были высадки, – бросил кто-то с провокационной небрежностью.
– Это было во время Наполеоновских войн, – объяснил Макс. – Англичане обстреляли город и захватили датский флот. В тысяча восемьсот седьмом.
– И ви там бить, Макси? – спросил Лейтенант.
Толпившиеся у стойки заулыбались, захихикали. Выпивать в винном магазине – довольно скучное занятие, и любая комическая сценка воспринимается на ура.
– А реи-то почему голые? – спросил кто-то.
– Чтобы ракетам было труднее поджечь десантные суда, – ответил Макс. – Паруса хорошо горят, а деревянные корабли – все равно что трут, поэтому идея создать корабли, стреляющие раскаленной шрапнелью, умерла в зародыше. Вполне хватило ракет и голых рей. Да, и в форте Макгенри «красное сияние» устроили ракеты Конгрива
[60], – невозмутимо продолжал он, – тогда как «бомбы, взрывающиеся в воздухе»
[61] были самыми первыми артиллерийскими снарядами точного боя, ими стреляли мортиры с бомбардирских кораблей. В американском гимне содержится сжатая история вооружений.
Он, улыбаясь, оглядел присутствующих.
– Да, я там был, Вуди. И я был с южными марсианами, когда они штурмовали Коперник во время Второй колониальной войны. И точно так же я буду сидеть в окопе близ Копейбавы через миллиард лет, а ударные волны с венерианских космических кораблей будут сотрясать землю и взметать комья грязи, вынуждая меня закапываться глубже.
