Главный быстро спросил старого:
Как успехи?
Ничего не получается. За его разум чрезвычайно трудно ухватиться. И, как я предвидел, он защищен.
Взгляд Уитлоу остановился на очерченном звездами горизонте.
– Я и так сказал вам очень многое, – произнес он. – Исключительно по той причине, что я обожаю Землю и человечество, прошу вас напасть на нее.
Вы выбрали странный способ выражения любви, заметил главный.
– Я хочу, – продолжил Уитлоу чуть оживленней, но по-прежнему глядя в пустоту, – чтобы ваше нападение предотвратило войну.
Все загадочней и загадочней. Развязать войну, чтобы предотвратить ее? Этот парадокс требует разъяснения. Берегитесь, мистер Уитлоу, как бы я не впал в заблуждение и не начал считать инопланетян злобными слабоумными чудовищами.
Взгляд Уитлоу переместился на главного. Затем землянин шумно вздохнул.
– Пожалуй, и впрямь придется объяснить, – пробормотал он. – Вероятно, вы бы и сами узнали в конце концов. Хотя проще было, если б не узнали… – Уитлоу отбросил непослушные волосы и утомленно помассировал лоб. А когда заговорил снова, уже гораздо меньше походил на оратора. – Я пацифист. Моя жизнь посвящена благородной задаче предотвращения войн. Я люблю людей. Но они погрязли в грехах и заблуждениях; они в плену у своих низменных страстей. Вместо того чтобы, взявшись за руки, шагать к возвышенным целям, земляне постоянно конфликтуют, устраивают гнусные войны.
Возможно, на то есть причины, мягко предположил главный. Какие-то общественные противоречия, нуждающиеся в смягчении? А может…
– Не надо, – раздраженно перебил Уитлоу. – Войны становятся все более жестокими, кровопролитными. И я, и другие пацифисты обращались к здравому смыслу большинства, но тщетно. Люди упорствуют в своих заблуждениях. Я ломал голову в поисках решения. Рассматривал все мыслимые средства. С тех пор как мне в руки попало это… э-э… устройство, я искал в космосе и даже в других временны́х потоках секрет предотвращения войн. Безуспешно. Те разумные расы, которые я обнаружил, либо сами занимались войнами, либо никогда не знали их. Это, конечно, очень любезные существа, но я не получил от них никакой полезной информации… А кое-где войны были настолько опустошительны, что не оставили ничего, за что стоило бы бороться.
Как у нас, подумал главный, но ни с кем этой мыслью не поделился.
Пацифист простер ладони к звездам:
– Так что я снова был вынужден обойтись собственными силами. Я всесторонне изучил человечество. Постепенно убедился, что самая худшая его черта – и одна из тех, что наиболее ответственны за войны, – это чрезвычайно раздутое самомнение. На моей планете человек – венец творения. Все другие виды равны, ни один не превалирует. Хищники соперничают с хищниками из-за мяса, травоядные конкурируют из-за трав и листьев. Даже рыба в морях и мириады кишащих в крови паразитов делятся на виды и подвиды, обладающие примерно равными возможностями. И все это способствует скромности и чувству реальности. Никакие виды животных не склонны тотально уничтожать друг друга, так как это расчистило бы дорогу третьим видам. И лишь у человека нет серьезных конкурентов. В результате человек приобрел манию величия, а заодно мании преследования и ненависти. В отсутствие ограничений, которые поставила бы конкуренция, он заполнил свой дом – свою планету – нескончаемыми внутривидовыми войнами.
Некоторое время я обосновывал мою идею. С тоской размышлял о том, что развитие человечества могло бы пойти совершенно иным путем, если бы пришлось делить планету с другим видом, равным по разуму. Скажем, с каким-нибудь морским народом, способным создавать машины… Я вспомнил, что при величайших природных катастрофах, таких как пожары, наводнения, землетрясения и моры, люди прекращают распри и работают плечом к плечу – бедные и богатые, враги и друзья. К сожалению, сотрудничество длится только до тех пор, пока люди не докажут в очередной раз свое превосходство над окружающей средой, – и снова надо ждать отрезвляющей угрозы. И тут… на меня снизошло откровение.
Взгляд мистера Уитлоу скользнул по черным раковинам – беспорядочной мозаике атласных серповидных пятен вокруг светящейся сферы. Точно так же и его разум скользнул по скрытным, будто броней защищенным мыслям.
– Мне вспомнился случай из детства. Однажды радио – мы используем вибрации высокой частоты, чтобы передавать звук, – транслировало шуточный, но правдоподобный репортаж о вторжении на Землю жителей Марса, обладателей той злобной и разрушительной натуры, которую, как вы сказали, мы склонны приписывать всем инопланетянам. Многие поверили этому репортажу, ненадолго вспыхнула паника. И вот мне представилось, как при первых же признаках настоящего вторжения воюющие народы забудут свои разногласия и встанут бок о бок, чтобы встретить захватчиков. Люди осознают: то, из-за чего они сражались, на самом деле пустяки, фантомы, порождения дурного настроения и страха. К человечеству вернется чувство реальности. Оно поймет, что самое главное – отразить всеобщего врага, и гордо примет вызов. Ах, друзья! Когда перед моими глазами возникла картина, как враждующие народы при первом же ударе объединяются навечно, я задрожал от волнения и утратил дар речи… Я…
Даже сейчас, столько лет спустя, его душили эмоции.
Очень интересно, вкрадчиво промыслил старший жесткокрыл, но не противоречит ли предлагаемый вами метод той высочайшей морали, которую я ощущаю в ваших признаниях?
Пацифист склонил голову:
– Друг мой, вы совершенно правы – по самому большому счету. Однако позвольте заверить, – живость вернулась к нему, – что в тот день, когда возникнет вопрос о межпланетных отношениях, вы увидите меня в авангарде борцов за интернационализм. Я буду добиваться полного равенства для жесткокрылов и людей. Но это дело будущего. – Его глаза, лихорадочно блестевшие, снова смотрели из-под волос, упавших на лоб. – Сначала необходимо прекратить войны на Земле. Повторяю, ваше вторжение должно быть чисто символическим: чем меньше крови, тем лучше. Видимость внешней угрозы станет достаточно убедительным доказательством того, что у человека есть равные или даже превосходящие его соседи по Вселенной, и этот факт вернет людям естественную точку зрения, спаяет их единым устремлением на общее благо и установит вечный мир!
Он вскинул руки и мотнул головой назад. Челка легла на свое место, но галстук опять выскочил наружу.
Мистер Уитлоу, промыслил главный с холодным сарказмом, если вы возомнили, что мы согласимся вторгнуться на чужую планету ради корректировки психологии ее обитателей, то вам лучше расстаться с этой идеей раз и навсегда. Земляшки нам совершенно неинтересны. Их цивилизация столь молода, что мы бы ее и не заметили, если бы вы не привлекли к ней нашего внимания. Пусть воюют, сколько им вздумается. Пусть перебьют друг друга. Нам до них дела нет.
Уитлоу оторопело моргнул и возмущенно начал:
– Почему… – но сразу опомнился и сменил тон: – Речь вовсе не о том, чтобы напасть с гуманитарными целями. Я уже упоминал о возможной добыче…
