На сей раз компания разразилась громовым смехом, а Вуди медленно покачал головой:
– Копенгаген, потом Коперник, а что там третье? Ну и голова у этого парня.
А Лейтенант сказал:
– Йа, ви там бить… в книга.
А я подумал: «Благодарение Господу за всех этих чокнутых, в особенности за храбрецов, которые никогда не дрогнут, не потеряют самообладания, а начав разыгрывать сцену, не оборвут ее на полуслове, чтобы для тебя так и осталось загадкой: то ли они валяли дурака, то ли это их искреннее убеждение. Здесь лишь один человек принимает слова Макса за чистую монету, но парни любят Макса, потому что он всегда с открытым забралом».
– Я всего лишь хотел сказать, – продолжал Макс, когда шум стих и его снова можно было расслышать, – что мода на оружие циклична.
– А римляне пользовались ракетами? – спросил тот же веселый голос, что спрашивал о высадках в Дании и голых реях.
Теперь я увидел, что это говорит Сол из-за стойки.
Макс покачал головой:
– Вроде нет. Они специализировались на катапультах. Хотя… – Он наморщил лоб. – Вот ты спросил, и мне припомнилось, как один пехотинец рассказывал про Архимеда. Тот мастерил какие-то ракеты, начиненные греческим огнем, и поджигал паруса римских кораблей в Сиракузах. И это тебе не выдумки про гигантское увеличительное стекло.
– Хочешь сказать, что, кроме тебя, в этой бесконечной схватке на просторах Вселенной есть и другие придурки? – Низкий испитой голос Вуди звучал торжественно и недоуменно.
– Естественно, – серьезно ответил Макс. – А как еще, по-твоему, ведутся и повторяются войны?
– А с какой это стати войны нужно повторять? – весело спросил Сол. – Одного раза вроде вполне достаточно.
– Ты что, думаешь, тот, кто путешествует во времени, может удержаться и не переиграть какую-нибудь войну? – возразил Макс.
И тогда свою малую лепту внес я:
– Ну, в таком случае от Архимедовых и прочих первых ракет мало толку.
Макс посмотрел прямо мне в глаза – на губах озорная улыбка.
– Да, я тоже так думаю, – сказал он несколько секунд спустя. – Если речь идет об этой планете.
Смех уже почти стих, но тут разразился с новой силой. Вуди тем временем громогласно произнес, словно отвечал своим мыслям:
– Мне нравится насчет переигрывания – мы в этом все мастаки.
Лейтенант с сильным акцентом, который был вполне уместен в Северном Чикаго, сказал:
– Ну и на Марсе ви, конечно, тоже сражаться?
– Да, сражался, – подтвердил Макс мгновение спустя. – Хотя та потасовка, о которой я говорил, произошла на нашей Луне… Экспедиционные войска с красной планеты.
– Ну конечно. А теперь позволь спросить тебя кое о чем.
Я ведь об этих чокнутых вполне серьезно говорил. Меня не волнует, кто они такие – помешавшиеся на блюдцах или на экстрасенсорных жучках, религиозные или музыкальные маньяки, или свихнувшиеся философы, или психологи, или просто ребята с какой-нибудь странной мечтой или пунктиком, как у Макса. Что до меня, то именно благодаря им в наш век всеобщей унификации еще остались люди, сохранившие собственное лицо. Именно они противятся вторжению в нашу жизнь массмедиа, исследованиям мотивации и приходу человека толпы. Единственное, что по-настоящему плохо в сумасшествии и мозгокрутстве (как и в наркотиках и в проституции), – это хладнокровные люди, которые оседлали такие вещи и кормятся за их счет. Поэтому я и говорю всем чокнутым: не допускайте в это дело посторонних. Не принимайте деревянных монет и не раздавайте серебряных. Будьте мудрыми и храбрыми, как Макс.
Они с Лейтенантом затеяли спор о проблемах артиллерии в условиях безвоздушного пространства и низкой гравитации, но эти вопросы были слишком уж техническими, чтобы смех продолжался. И потому Вуди встал и сказал:
– Слушай, Максмилиан, если тебе приспичило участвовать во всех этих войнах у черта на куличках, то расписание твое должно быть очень плотным. Как же еще удается выпивать тут с нами, бездельниками?
– Я часто сам себе задаю этот вопрос, – парировал Макс. – Но факт состоит в том, что я во внеочередном отпуске, ставшем следствием ошибки в транспортировке. В любой день меня найдут и доставят в мое подразделение, конечно, если прежде до меня не доберется вражеское подполье.
Когда Макс сказал о вражеском подполье, снова раздался хохот, хотя и не такой громкий, как раньше, и Вуди, давясь от смеха, проговорил:
– Ну вот, уже и до вражеского подполья дошло. Как вам это нравится?
А я вспоминал, чего наслушался за эти две недели от Макса – от парня с почти поэтической склонностью к ярким историческим реконструкциям, но не только с этим… Вот тут-то я и увидел в запыленном зеркальном окне два красных глаза, заглядывавшие внутрь с темной улицы.
В современной Америке ни одно здание не обходится без большой витрины с зеркальным стеклом; такие присутствуют всюду, начиная с пригородных особняков, офисов и жилых высоток и кончая парикмахерскими, салонами красоты и пивнушками (есть даже спортивные бассейны с двадцатифутовой высоты зеркальными окнами, выходящими прямо на людные улицы), и грязнущая забегаловка Сола в этом плане не была исключением. Я даже думаю, что существует какой-то закон, обязывающий ставить эти самые стекла.
Но получилось так, что из всей компании я один в тот момент посмотрел в окно. Снаружи стоял ветреный вечер, а улица там, надо сказать, темная и нечистая, да и напротив заведения Сола есть зеркальные витрины, которые иногда посылают такие странные отражения. И потому я, увидев эту черную бесформенную голову с глазами, как раскаленные угли, всматривающиеся куда-то за пирамиду пустых бутылок из-под виски, предположил, что это сигаретные окурки, разгоревшиеся на ветру, а еще вероятнее – отражения стоп-сигналов автомобиля, поворачивающего за угол. Через секунду огоньки исчезли – машина закончила поворот или ветер подхватил и унес окурки. Но в течение нескольких мгновений я испытывал довольно-таки неприятное ощущение, поскольку огоньки появились сразу после слов о вражеском подполье.
Должно быть, я чем-то выдал свою тревогу, потому что Вуди, у которого острый глаз, сказал:
– Эй, Фред, неужели это твое содовое пойло тебя наконец достало? Или даже друзьям Макса уже невмоготу от его беззастенчивой лжи?
Макс впился в меня взглядом и, должно быть, тоже что-то заметил. Во всяком случае, он допил пиво и сказал:
– Я, пожалуй, пойду.
Эти слова не были обращены напрямую ко мне, но он не сводил с меня глаз. Я кивнул и поставил на прилавок зеленую бутылочку, где еще оставалось около трети лимонада, слишком сладкого на мой вкус, хотя в запасах Сола ничего кислее не нашлось. Мы с Максом застегнули молнии на своих штормовках. Он открыл дверь, и внутрь легонько подул ветерок, зашуршал за порогом.
Лейтенант сказал Максу:
