Девушка не вздрогнула. Колючие лапки – это импульсы узкой металлической пластинки, прижатой к чувствительной области тела. Импульсами предупреждают о приближении физического тела или проекции – друга, кого-то нейтрального, неизвестного или, как в данном случае, врага.
Устройство это было довольно распространенным. Точно таким же образом существо, приближавшееся к девушке, почувствовало скольжение чешуйчатого тела змеи по коже вблизи паха и едва заметно отреагировало.
Девушка мгновенно прекратила выстукивать свои точки и тире, пусть и практически беззвучные; к тому же ее другая рука прикрывала пальцы в черной перчатке. Следя в полированной поверхности черной кожаной краги за существом, что приближалось к ней вдоль золотых перил, она зевнула, деликатно прикрыв рот тыльной стороной второй черной перчатки с запахом кордовской кожи. Она знала, что это примитивный трюк, но любила проделывать его с вражескими агентами.
Человек остановился на расстоянии вытянутой руки. Судя по внешности, он был раза в два старше ее, но сохранил моложавость и подтянутость. Его коротко постриженные волосы отливали сединой. Он был одет в элегантную черную форму с серебряными знаками различия – восьмилучевыми звездочками. На груди как минимум в три раза больше серебряных наград, чем у нее – железных. Многим девушкам он бы показался рыцарем в сияющих доспехах.
Но эта девушка не обращала на него внимания. Он оценил ширину ее плеч и отлив волос, потом и свою руку положил на золотые перила и устремил взор вниз, на игроков. Мужчина и девушка были одинакового роста.
– Эти игроки готовы мозги себе вывихнуть ради пустячного чемпионского звания, – пробормотал он. – Такая картина вызывает у меня восхитительное чувство лени, сестрица Эрика.
– Полковник фон Хохенвальд, я бы не хотела, чтобы вы пытались извлечь для себя пользу из сходства наших имен, – тихо ответила она.
Он пожал плечами:
– Эрих фон Хохенвальд и Эрика Уивер… Мне это всегда казалось очаровательным совпадением… э-э… майор, – улыбнулся он. – Когда мы встречаемся открыто, одетые в форму, на мирном задании, мне в голову лезут приятные мысли о братании… Или сестрении? Geschwisterize? И не важно, сколько глоток нам пришлось перерезать в темных закоулках в остальное время. Не хотите ли выпить?
– Между Змеей и Пауком, – зло, но по-прежнему тихо ответила она, не глядя на собеседника, – не может быть ничего, кроме вооруженного перемирия с широко открытыми глазами и пальцами на спусковых крючках!
Пауки и Змеи являлись двумя великими подпольными армиями галактики Млечный Путь. Они воевали не только в пространстве, но и во времени, стремясь изменить к своей выгоде прошлое и будущее. На большинстве разумных планет одна группировка преобладала над другой. Но на некоторых планетах, например на Земле, установилось равновесие сил, и Война Перемен бушевала там, как нигде больше. Пятая планета шестьдесят первой звезды в созвездии Лебедя была нейтральной, напоминая открытый город. Подобно остепенившимся рэкетирам, Пауки и Змеи действовали здесь в открытую, по обоюдному соглашению, которому обе стороны особо не доверяли. Несмотря на внешнее дружелюбие, они жестоко конкурировали, стараясь прибрать к рукам планеты, чьи обитатели хорошо знали серебряные звезды Пауков и черные спирали Змей, и предпочитали держаться от них подальше.
Каждая сторона вербовала агентов во всех временах и расах – агентов, которые редко знали в лицо больше двух-трех товарищей, десятка-другого мелких сошек и одного командира. Эрика и Эрих, хоть и принадлежали к противоборствующим сторонам, были завербованы на Земле в двадцатом веке. Для агента было обычным делом переместиться на пять тысяч лет, а то и больше, в будущее или прошлое. Некоторые агенты ненавидели свою работу, но наказание за нерадивость или предательство не заставляло себя долго ждать. Другие же гордились ею.
– Teufelrot!
[68] – воскликнул полковник-Паук. – Ах, до чего же стройная амазонка!
– Амазонки отреза́ли себе правую грудь, чтобы натягивать лук до упора, – ровным голосом произнесла майор-Змея. – Я бы сделала то же самое, если…
– Но – Gott set dank!
[69] – вы этого не сделали, – оборвал ее Эрих. – Эрика, они у вас великолепны! И разве они не напряглись немножко, когда моя эмблема ползла между ними? Вы ведь носите там свою предупреждающую пластинку?
– Надеюсь, что ваша пластинка вас кусает!
– Не говорите так! – попросил он. – Иначе я не смогу по достоинству оценить вашу красоту. Эрика, нельзя же жить одной ненавистью. Она еще не повредила вашей привлекательности, но со временем…
Он накрыл иссеченной шрамами рукой ее кисть в черной перчатке. Она резко отдернула руку и хлопнула его по пальцам. При этом с ее лица ни на миг не сошло выражение холодной вежливости.
– Verdammt!
[70] – беззлобно выругался он с ноткой удовольствия в голосе. – Милая зеленая Змея с черными клыками, вы слишком серьезны для перемирий. Начать с того, что носите слишком много наград. На вашем месте я бы выбросил этот офидианский орден Достоинства. Честно говоря, если бы за нами не следили, сам бы и сорвал его.
– А как насчет груза серебра на вашей груди? Только попробуйте! – Она набрала в легкие воздуха и напряглась всем телом; ее черные пальцы приподнялись над золотыми перилами.
Собеседник озадаченно, почти встревоженно взглянул на ее профиль и продолжил уже шутливым тоном:
– Мой дорогой майор! Скажите, как столь темпераментная особа – пуританка, да, но страстная пуританка – может выдерживать это, не сходя с ума от скуки?
Шахматы, с нормой пятнадцать ходов в час, – игра медленная. Ни одна фигура не была взята, ни щупальцем, ни другой конечностью, и ни одна кнопка не была нажата, пока его рука указывала вниз.
– И это тянется уже целый месяц! – Затем его голос стал язвительным. – Может, вы ходите расслабляться в Розовый зал, где идет великолепный турнир по бриджу? Или тренируете терпение в Черном зале, наблюдая за бесконечной игрой в сложнейший центаврийский триктрак?
– Бридж мне не нравится, я едва выношу шахматы, а триктрак презираю, – решительно солгала девушка.
Она все еще искала свою мысль о шахматах, которую спугнуло его появление (случайное ли?).
– Вы уж слишком недооцениваете значение игр. – Его голос теперь звучал рассудительно, будто утратив всякую чувственность. – Взять хотя бы нашу собственную планету и время нашей вербовки. Кто может сказать, насколько всеобщая любовь к шахматам повлияла на преодоление противоречий между Россией и Западом? Или как долго психология виста и бриджа поддерживали мощь Британии? Наконец, что к’та’ра сделала для альфы Центавра-Два?
Эрика подняла, потом уронила плечи. Сигнал тревоги продолжал слабо позванивать. Нельзя сдаваться! Нельзя допустить, чтобы увертливая мысль навсегда исчезла в глубинах подсознания.
