Большинство актеров, не занятых в действии, ждали с другой стороны, потому что они в эти минуты второго акта входят на сцену именно оттуда и туда же уходят. Я стояла в кулисах одна, наблюдая за действием как чокнутая и боясь только тех ужасов, что были на уме у Шекспира, когда он писал все это.
Да, играли просто высший класс. Эпизод с кинжалом был вообще шикарен, когда Дункана убивают за сценой, и потом тоже, когда преступление раскрывается и страсти нарастают.
Но именно в этом месте я стала различать вещи, которые мне ой как не понравились. Дважды кто-то запоздал с выходом, а когда появлялся, то так, словно им выстрелили из пушки. И по меньшей мере три раза Сид был вынужден подсказывать партнеру строчку, когда тот забывал. Если у кого мозги заклинит, то тут Сид лучше любого суфлера. Возникало впечатление, что пьеса выходит из-под контроля, – может, потому, что с самого начала был задан слишком быстрый темп.
Но сцену убийства они прошли нормально. Когда все удалились с криком «Хорошо», большинство из них на сей раз оказались с моей стороны, и я поспешила к Сиду с полотенцем. В сцене убийства он всегда потеет, как свинья. Я протерла ему шею и просунула полотенце под камзол, чтобы промокнуть истекающие подмышки.
А он тем временем копался на узком столе, где лежат костюмы для быстрой замены и другой реквизит. Внезапно он вцепился пальцами мне в плечо – вполне достаточно, чтобы привлечь мое внимание и чтобы завтра появились синяки, и прошипел:
– Покажи, как ты меня любишь, – наши короны и мантии! Престо!
Я молнией метнулась в гардеробную, туда, где полагается быть королевским мантиям и всяким причиндалам мистера и миссис Макбет.
Я схватила все это добро, подумав: «Ну и дали же они маху, не сказав мне, что это необычная постановка». И помчалась назад как настеганная.
В театре стояла почти полная тишина. На сцене в это время разворачивается короткая тихая сцена, чтобы публика могла передохнуть. Мисс Нефер громко сказала (если бы не громко, я бы не услышала, хотя она и сидела перед первым рядом):
– Хорошая кровавая пьеса, Лестер!
И какой-то незнакомый голос ответил словно нехотя:
– В этом что-то есть, и не без поэтичности, правда сделано довольно топорно.
Мисс Нефер продолжила – во весь голос, словно театр принадлежал ей:
– Мастер Кид
[133] от зависти будет локти кусать! Ха-ха!
«Ха-ха тебе в зад! Прекрати отвлекать зрителей, ведьмища!» – подумала я, помогая Сиду, а потом и Мартину облачиться в королевскую мишуру. Но в то же время я понимала, что эти реплики мог написать сам Сид, заодно с прологом. В них слышалось что-то легкоузнаваемое, грубоватое – типичный Сид. Неужели он и впрямь рассчитывал, что публика поймет эту отсылку к предшественнику Шекспира Томасу Киду, автору «Испанской трагедии» и утраченного «Гамлета»? А если зрители настолько начитанны, чтобы улавливать такие нюансы, то разве они не поймут, что вся эта связка Елизаветы и Макбета – чистейшей воды анахронизм?
Но если Сида обуревает вдохновение, он становится упрям как бык.
И тут, в самый разгар полного сомнений монолога Брюса—Банко, мисс Нефер опять вставила во весь голос:
– Клянусь, Лестер, хорошая кровавая пьеса! Но почему-то – сама не понимаю почему – кажется, что я ее уже видела.
После этого Сид схватил Мартина за запястье и спросил:
– Ты эти речи слышишь? Меня они тревожат.
А я подумала: «О-го-го! Значит, она начала импровизировать».
Тут они под фанфары вышли на сцену – Сид и Мартин рука об руку и в коронах. Пьеса снова завладела вниманием публики. И все же оставались какие-то неконтролируемые подводные течения, и я уже не могла спокойно следить за действием. Я волновалась и усиленно вглядывалась в актеров, чтобы прогнать дурацкое помутнение из мозгов.
Меня стали беспокоить и другие вещи, например совмещение ролей.
«Макбет» словно специально написан для совмещений. Например, вполне можно представить, что Макбет или Банко могут играть кого-нибудь из трех ведьм или кого-нибудь из трех убийц, – почему нет? Обычно у нас роли одной-двух ведьм или убийц исполняются актерами, занятыми и в других ролях, но в этой постановке столько совмещений, что у меня голова пошла кругом. Док сдернул с физиономии Дунканову бороду и накинул коричневый плащ с капюшоном, чтобы со своим пропитым голосом играть Привратника. Ну да, когда алкаш играет алкаша – это то, что надо. Но Брюс делал почти невозможное – играл Банко и Макдуфа, используя звенящий тенор в образе последнего, а в сцене убийства надевая шлем с опущенным забралом, чтобы спрятать Банкову бороду. Конечно, он мог бы ее снять после того, как убийцы добрались до Банко и он появлялся ненадолго окровавленным призраком в сцене пира. Я недоумевала: «Боженьки ты мой, неужели Сид отправил всех актеров в партер изображать придворных Елизаветы—Нефер? Никого не оставил? Этот шлюхин сын просто свихнулся!»
Но тут и в самом деле было чего испугаться, поскольку все это безумное двойное, а то и тройное совмещение наводило на мысль, что пьеса (а вместе с ней и труппа, да хранит ее Фрейя
[134]) превращается в какую-то карусель, что крутится все быстрее и быстрее, чтобы не были видны дыры. И вся эта ерунда с декорациями, и какие-то искаженные звуки, доносящиеся из парка, тоже добавляли мне волнений. Я уже прямо-таки тряслась от страха, когда Сид дошел до строк: «Меркнет свет. Летит к лесной опушке ворон. На покое все доброе, зашевелилось злое». Эти мрачные слова ничуть меня, конечно, не успокоили. Как не успокоило и соображение, оглашенное из партера Елизаветой – Нефер, которая в этот раз говорила на удивление тихо:
– Лестер, я слышала уже эту речь, только не помню где. Ты не думаешь, что она краденая?
«Грета, – сказала я себе, – нужно принять милтаун
[135], а то этот ворон сядет отдохнуть на твою черепушку».
Я повернулась, чтобы пойти к себе в закуток и проглотить таблетку. И застыла как вкопанная.
Передо мной рыскала туда-сюда этаким пепельношкурым тигром среди сумеречных кулис, меча молнии в зрителей на каждом развороте у края своей невидимой клетки, но совершенно не замечая меня, мисс Нефер в парике и тряпках Елизаветы.
Тут я, наверно, должна была сказать себе: «Грета, похоже, ты выдумала эту последнюю тихую реплику из зала. Мисс Нефер просто встала, сделала публике ручкой и вернулась на сцену. Может, Сид решил посадить ее туда на первую часть спектакля? А может, ей просто невыносимо было видеть, как классно Мартин выступает в ее роли леди Макбет?»
