Это означает прежде всего, что восьмое отражение, которое Жиль увидел в первую ночь, на самом деле было пятнадцатым: он считал только отражения лица, но между каждыми двумя помещалось одно отражение затылка. О, как увлекателен этот зеркальный мир! Или, скорее, миры – ряд оболочек вокруг человека, подобных хрустальным сферам, на которых, согласно Птолемею, расположены звезды и планеты, причем этот ряд теоретически должен уходить в бесконечность и каждая оболочка будет видеть саму себя в следующей.
Жиля особенно заинтересовала закономерность, согласно которой головы уменьшаются в размерах. Он измерил расстояние между двумя зеркалами на лестнице – восемь футов, с точностью до дюйма, – и вычислил, что восьмое лицо отстояло от него на сто шестнадцать футов, словно глядело из чердачного окна дома на другой стороне улицы. Его так и подмывало отправиться на крышу и посмотреть на это окно в бинокль.
Но поскольку он видел самого себя, то восьмое отражение, соответственно, находилось от него на расстоянии двухсот тридцати двух футов. Значит, ему пришлось бы рассматривать гномов. Еще интереснее!
Он с удовольствием думал о том, что́ могли бы делать его отражения, если бы обладали способностью самостоятельно передвигаться в мирке своих зеркальных оболочек. Вместе со всеми трудолюбивыми двойниками из оболочек Жиль Нефандор вполне мог бы стать искуснейшим пианистом, авторитетнейшим астрономом и шахматным гроссмейстером самого высокого ранга. От этих пленительных мыслей воскресли его давно угасшие амбиции – разве Ласкер не выиграл в 1924 году Нью-Йоркский международный турнир в возрасте пятидесяти шести лет? – и он почти позабыл об опасности со стороны черной фигуры, появившейся в зеркале уже в третий раз.
Неохотно вернувшись в реальность, Жиль решил проверить, сколько отражений он сможет различить на практике, а не в теории. Выяснилось, что даже при хорошем освещении, после замены перегоревших лампочек в люстре, ему удавалось разглядеть только девятое или в лучшем случае десятое отражение своего лица. Остальные были крохотными пепельно-серыми пятнами на стекле.
На пути к этому заключению Жиль также обнаружил, что вести счет отражениям не так-то легко. То одно, то другое все время норовило потеряться, или же он сам сбивался. Куда проще оказалось подсчитать позолоченные зеркальные рамы, которые располагались плотно в ряд, словно золотые цифры… даже при условии, что, прежде чем добраться, скажем, до десятого отражения лица, ему приходилось пересчитывать девятнадцать отражений рам – десять в зеркале перед ним и еще девять – в зеркале за спиной.
Жиль невольно задавался вопросом: почему он так уверен, что в первую ночь неприятные изменения претерпело именно восьмое отражение, а в две последующие – седьмое и шестое? И решил, что это мгновенная догадка потрясенного сознания, которая вполне может оказаться ошибочной. Следующей ночью нужно понаблюдать внимательней… и к тому же отсчитать пятое отражение намного проще.
Кроме того, хотя он мог различить не больше десяти отражений своего лица, яркое пятно света – от карманного фонаря или даже пламени поднесенной к щеке свечи – составляло тринадцать, если не четырнадцать отражений. Эти крохотные огоньки казались звездами, наблюдаемыми в дешевый телескоп. Занятно.
Жилю очень хотелось насчитать еще больше отражений – побить рекорд, так сказать, – и он решил посмотреть на зеркало в свой лучший бинокль, прикрепив дюймовый огарок горящей свечи к правой зрительной трубе. Но это ничуть не помогло – чего он втайне и опасался, – как слишком мощный окуляр не помогает маленькому телескопу: увеличение смазало дальние световые пятна.
Он даже подумал о том, чтобы смастерить перископ и опробовать его в паре со свечой, но это показалось слишком уж сложным. И в любом случае пришло время ложиться в постель – приближался полдень. Настроение было замечательным – впервые за много лет он нашел новое интересное занятие. Рефлектология не могла сравниться с астрономией, музыкой или шахматами, но все-таки это была изящная маленькая наука. И потом, Зеркальный мир казался таким притягательным! Жиль с волнением ожидал того, что увидит в следующий раз. Лишь бы только феномен наблюдался вновь.
Возможно, следующей ночью нетерпение привело Жиля к лестничным зеркалам на несколько секунд раньше, чем часы принялись отбивать двенадцать. Однако его преждевременное появление не помешало феномену, хотя Жиль вдруг забеспокоился из-за этого. Все началось, как только часы прозвенели в первый раз, и что бы ни происходило накануне, тем вечером изменилось именно пятое отражение. Черная фигура находилась теперь всего в семидесяти футах от Жиля, как он заранее просчитал, и была значительно выше прежнего. Лицо в пятом отражении оставалось таким же бледным, но Жилю почудилось, будто его выражение стало немного другим… Однако оно оказалось наполовину скрыто массивным затылком предыдущего отражения, и сказать наверняка было затруднительно.
Но черная фигура определенно носила вуаль, хотя различить черты лица по-прежнему не удавалось. Да, вуаль… и длинные глянцевые перчатки черного цвета на тонких руках, одна из которых тянулась к плечу Жиля. Он внезапно понял, что, несмотря на высокий рост, почти такой же, как у него самого, фигура была женской.
Сделав это открытие, Жиль ощутил спиной дыхание труднообъяснимого ужаса. Как и во вторую ночь, ему захотелось наброситься на фигуру, чтобы убедиться в ее нематериальности… захотелось разбить стекло! Но чем это может повредить фигуре, находящейся в семидесяти футах от него? Разобьются ли точно так же все девять стеклянных поверхностей, которые отделяли его от фигуры из Зеркального мира?
Возможно, разобьются – и тогда черная фигура из Зеркального мира сможет подойти к нему… прямо сейчас.
В любом случае, если фигура под вуалью продолжит приближаться, она окажется рядом с ним пятью ночами позже.
Возможно, разбитое стекло просто покончит с пугающим и захватывающим феноменом, раз и навсегда сорвет планы черной фигуры. Но хочет ли Жиль этого?
Он все еще задавал себе этот вопрос, когда часы пробили в двенадцатый раз и Темная леди в пятом отражении пропала.
Остаток ночи он играл Чайковского, изучал шахматные партии Веры Менчик, Лизы Лейн и миссис Пятигорски, чтобы докопаться до скрытой в них глубины, – и вспоминал историю жизни и любви Жиля Нефандора. Как обнаружилось, женщин в его жизни было совсем немного, а тех, с кем он заводил серьезные отношения и кому мог сильно навредить – еще меньше. Всего полдюжины кандидаток, насколько он мог судить, удачно вышедших замуж или добившихся успеха в чем-то ином. Считая, разумеется, и бывшую жену, хотя она часто выражала недовольство им самим и его «увлечениями».
Жиль с горькой иронией заключил, что, романтизируя женщин в целом, он старался поскорей сбежать от каждой из них. Возможно, Темная леди – это женщина, символизирующая весь свой пол и явившаяся, чтобы отомстить ему за недостаток сердечности. Улыбка Жиля стала еще горше. Возможно, она заранее носила траур, – траур по нему.
«Ох уж эта людская одержимость чувством вины и возмездием! – подумал он. – Страх и, возможно, тайная жажда наказания. Как охотно мы верим, что кто-то ненавидит нас!»
