Пока он копался в памяти, темное семя шевельнулось внутри несколько раз – будто он забыл о какой-то еще женщине. Но семя не желало выходить из места своего погребения до той самой поры, когда следующей ночью часы пробили двенадцать и фигура, теперь уже несомненно женская, пропала из четвертого отражения, а Жиль наконец произнес имя: «Нина Фасинера»
[149].
И весь похороненный в памяти эпизод жизни – или почти весь, кроме ключевой сцены, – мгновенно вернулся к нему. После тигриного броска, какой обычно делают незначительные, давно забытые эпизоды и встречи: еще секунду назад их не существовало, а в следующий миг они вспоминаются с ошеломляющей внезапностью.
Это случилось всего десять лет назад, по меньшей мере за шесть лет до развода, и он лишь однажды встречался с мисс Фасинерой – высокой стройной женщиной с черными волосами, выразительным хищным лицом, глазами слегка навыкате и тонкими, подвижными губами, которые она то и дело облизывала кончиком языка. Голос ее был хрипловатым и резким, а фигура – несколько сухощавой, но все же довольно привлекательной. Двигалась она с нервной грацией пантеры, шурша тяжелым шелковым платьем.
Нина Фасинера заходила к Жилю в этот самый дом, якобы за советами насчет открытия школы игры на фортепьяно в отдаленном пригороде. Она представилась актрисой, но Жиль пришел к выводу, что у нее было не много работы в последние годы. Точно так же он догадался, что ей почти столько же лет, сколько и ему, что сверкающими черными волосами она обязана краске, упругой гладкостью белой кожи – подтягивающему крему и макияжу, а молодой энергией – волевым усилиям. Одним словом, она была подделкой (с зачаточными навыками игры на фортепьяно и театральным опытом в пределах двух сезонов в летнем театре или нескольких эпизодических ролей на Бродвее), но подделкой смелой и, вне всякого сомнения, эффектной.
Вскоре она дала понять, что больше интересуется самим Жилем, чем его советами, и готова – настороженная, опасливая, но при этом податливая – к любому развитию событий, от свидания за ланчем через неделю до немедленной близости, здесь и сейчас.
Он вспомнил свои ощущения в тот момент: словно некий дуэлянт легко, но резко хлестнул кожаной перчаткой по его щеке и губам. И да, она носила перчатки – темно-зеленые с желтой отделкой, такого же цвета, как платье.
Его решительно влекло к ней – странно, что он смог забыть напряженное волнение этого часа! – но Жиль только что помирился с женой, в десятый, кажется, раз, и к тому же неуемность, дерзость и почти нездоровое безрассудство Нины Фасинеры напугали или по крайней мере встревожили его. Помнится, он даже подумал, не принимает ли она наркотики.
Поэтому Жиль вежливо, но с крайней холодностью и бесконечным упорством отверг все ее притязания, которые под конец переросли почти в насмешки, так что пришлось выпроводить женщину за дверь.
А на следующий день он прочитал в газете о ее самоубийстве.
Вот почему он постарался забыть об этом событии – из-за острого чувства вины. Жиль вовсе не считал себя обладателем настолько роковой притягательности, чтобы женщина покончила с собой из-за его отказа, но, вероятно, он оказался последним шансом Нины Фасинеры и, не вполне осознавая, какова ставка в этой игре с судьбой, равнодушно сказал ей: «Вы проиграли».
Но он позабыл и что-то еще – что-то связанное с ее смертью, но помещенное разумом еще глубже. Жиль больше не сомневался в этом. Обеспокоенно оглядевшись, он прошел через лестничную площадку с низко опущенной люстрой и поспешно спустился, вспомнив вдруг, что вырвал эту заметку из дешевой газеты. Жиль потратил оставшуюся часть ночи на поиски заметки среди разбросанных в беспорядке бумаг. И нашел перед самым рассветом – побуревший листок с оборванными краями, спрятанный между страницами издания ноктюрнов Шопена, опубликованных посмертно.
БЫВШАЯ БРОДВЕЙСКАЯ АКТРИСА ОБЛАЧИЛАСЬ В ТРАУР ПЕРЕД СОБСТВЕННОЙ СМЕРТЬЮ
Вчера ночью очаровательная Нина Фасинера, не далее чем три года назад игравшая на Бродвее, покончила с собой, повесившись в комнате, которую снимала на Вейвери-плейс в Эджмонте. Об этом стало известно из сообщения лейтенанта полиции Бена Давидова.
На ее туалетном столике лежал кошелек с восьмьюдесятью семью центами.
Актриса не оставила ни предсмертной записки, ни дневника, хотя полиция тщательно все обыскала. Вероятно, причиной самоубийства мисс Фасинеры стало отчаяние, как заявила домовладелица Эльвира Уинтерс, которая и обнаружила труп в три часа ночи.
«Она была чудесной квартиранткой, очень красивой, настоящей леди, – сказала миссис Уинтерс, – но в последнее время выглядела встревоженной и несчастной. Задолжала мне за пять месяцев, но я согласилась подождать. Кто мне теперь заплатит эти деньги?»
Перед тем как покончить с собой, тридцатидевятилетняя мисс Фасинера переоделась в черное вечернее платье с черными аксессуарами, в том числе вуалью и перчатками, опустила шторы и включила все светильники в комнате. Заметив свет через форточку, миссис Уинтерс решила открыть запасным ключом дверь в маленькую комнату с высоким потолком, в которой проживала актриса, после того как никто не отозвался на стук.
Войдя в комнату, она увидела труп мисс Фасинеры, висевший на короткой бельевой веревке, привязанной к люстре. Рядом лежал опрокинутый стул, на пластмассовом сиденье которого лейтенант Давидов обнаружил отпечаток, явно оставленный высоким каблуком одной из туфель актрисы. Доктор Леонард Белстрём определил, что она умерла за четыре часа до осмотра тела, произведенного в четыре часа утра.
«Она висела между высоким зеркалом дверцы шкафа и широким зеркалом туалетного столика, – рассказала миссис Уинтерс. – Могла бы дотянуться до стекла и ударить по нему, если бы способна была пошевелиться. Я видела ее отражения в обоих зеркалах, снова и снова, когда пыталась вытащить бедняжку из петли, пока не поняла, что тело совсем холодное. А еще этот яркий свет. Это было ужасно, но напоминало театр».
Закончив читать, Жиль Нефандор дважды кивнул и нахмурился. Затем достал карту города и пригородов, измерил расстояние по прямой между меблированными комнатами в Эджмонте и своим домом, перевел результат измерения в мили.
Получилось приблизительно одиннадцать с половиной миль.
Следом за этим он высчитал, сколько времени прошло после смерти Нины Фасинеры: десять лет и сто один день. Судя по рассказу миссис Уинтерс, расстояние между зеркалами в комнате погибшей равнялось примерно восьми футам – как и между зеркалами на лестнице в доме Жиля. Если Нина Фасинера в момент смерти проникла в Зеркальный мир и все это время приближалась к его дому с той же скоростью, что и в последние пять ночей, – два отражения, или шестнадцать футов за сутки, – то за десять лет и сто один день она прошла шестьдесят тысяч пятьдесят восемь футов.
Что равняется одиннадцати милям и тысяче девятистам семидесяти восьми футам.
Одиннадцать с половиной миль или около того.
