Он задумался, почти лениво, о том, почему человек в Зеркальном мире проходит за сутки так мало. Это могло зависеть от расстояния между двумя зеркалами в начальной точке и двумя другими в конечной. Возможно, человек способен пройти одно отражение за ночь и еще одно – за день. Возможно, предположение Жиля об оболочках, подобных птолемеевым сферам, близко к истине и каждая оболочка имеет только одну дверь, которую необходимо отыскать, как находят правильный путь в лабиринте, но найти за сутки две нужные двери в хрустальном лабиринте – куда более сложная задача. В Зеркальном мире может быть множество соединяющихся измерений – короткие и длинные пути: если путешествовать между зеркалами, установленными на разных звездах, будешь перемещаться быстрее скорости света.
Жиль размышлял, опять почти лениво, почему именно он был выбран для этого посещения и почему из всех женщин именно у Нины Фасинеры хватило сил и желания упорно пробираться по стеклянному лабиринту целых десять лет. Он чувствовал не столько испуг, сколько восхищение – как одна встреча, длившаяся не больше часа, могла привести к таким последствиям? Может ли неумирающая любовь вырасти всего за один час? И может ли расцвести за это время неувядающая ненависть? Знала ли Нина Фасинера о Зеркальном мире, когда решила повеситься? Жиль вспомнил, как эта женщина, стремясь завоевать его внимание, сказала между делом, что она ведьма. И о двух зеркалах у него на лестнице, подходящих к ее зеркалам, она тоже знала… и видела их.
Следующей ночью, увидев черную фигуру в третьем отражении, он мгновенно различил под вуалью бледное, худое, прелестное лицо Нины и удивился тому, что не узнал ее четыре ночи назад. С некоторой обеспокоенностью взглянул на лодыжки в черных чулках – стройные, не распухшие, – а затем снова обратил внимание на лицо. Она смотрела на него сосредоточенно, но, возможно, с призрачной улыбкой.
Его собственное отражение было теперь почти полностью заслонено передними. Жиль не мог даже предположить, какое выражение имело там его лицо, да и не хотел этого делать. Он смотрел только на Нину Фасинеру. Не ощущавшееся столько лет одиночество внезапно потрясло его. Он вспомнил, как отчаянно желал, чтобы кто-нибудь его разыскивал. Внизу зазвенели часы, стремительно отмечая уходящее навсегда время. Теперь Жиль понимал, что любил Нину Фасинеру, любил с той их единственной встречи, длившейся всего час. Поэтому он и не покинул свой ветшающий дом, поэтому и готовил рассудок к Зеркальному миру с помощью шахматных клеток, поющих струн и звезд. С того единственного часа… Не считая вуали и другого цвета, ее наряд был точно таким же, как в те судьбоносные шестьдесят минут. Жиль подумал, что, если бы она сейчас шевельнулась, он услышал бы слабое шуршание платья даже через пять оставшихся зеркальных поверхностей. Если бы только ее улыбка стала чуть определеннее.
Прозвучал двенадцатый удар. И на этот раз, когда фигура пропала, он ощутил ужасную боль утраты – правда, быстро сменившуюся надеждой и верой.
Следующие три бессонные ночи Жиль Нефандор провел со счастливой беззаботностью. Он исполнял самые любимые свои музыкальные произведения: Бетховена, Моцарта, Шопена, Скрябина, Доменико Скарлатти. Разыгрывал классические шахматные партии Нимцовича, Алёхина, Капабланки, Эммануэля Ласкера и Стейница. Любовно рассматривал самые любопытные небесные объекты: Улей в созвездии Рака, Плеяды с Гиадами, Большую туманность в Мече Ориона, а также отмечал новые скопления и, кажется, увидел тончайшую хрустальную дорожку…
Охотно, но с чувством вины, словно то был запретный плод, он возвращался мыслями к хрустальному лабиринту Зеркального мира – тайной сверкающей Вселенной с тысячами удивительных подробностей: бесконечными комнатами и коридорами с прозрачным полом и потолком, странным народом, затерявшимся в них, пронзительно-нежной музыкой, игрой отражений, весельем и пирами на тысячах этажей, дребезжанием миллионов люстр и бриллиантовыми дорожками к самым далеким звездам…
Но старался не давать воли этим мыслям. У него, несомненно, еще будет достаточно времени для них. Реальность всегда лучше воображения и иллюзий.
А еще он думал о Нине и необычности их отношений: два атома, отмеченные одним столкновением, теперь притягивались друг к другу сквозь миллиарды миллиардов атомов Вселенной. За десять лет выросла любовь или всего за десять секунд? И то и другое. Но Жиль не давал воли и этим мыслям… и снова ударял по клавишам, двигал шахматные фигуры или перенастраивал телескоп.
Иногда его посещали сомнения, желание повернуть назад. Нина могла оказаться воплощением ненависти, черным пауком в хрустальной паутине. На самом деле она была для него загадкой, хотя он и считал, что хорошо ее знает. А еще он помнил то давнее ощущение психоза, нетерпеливости голодной пантеры. И помнил, как в первый раз увидел в зеркале свое лицо, искаженное ужасом.
Но это случалось лишь иногда.
Перед каждой из трех оставшихся ночей он одевался с непривычной тщательностью: свежевыглаженный черный костюм, свежая белая рубашка, аккуратно повязанный узкий черный галстук. Было приятно думать, что цвет его одежды соответствует ее наряду и ничего не надо менять.
В первую из трех ночей Жиль был почти уверен, что она улыбалась.
Через сутки он уже не сомневался в этом. Теперь он видел их фигуры в первом отражении и снова мог рассмотреть собственное лицо, всего в четырех футах от себя. Его выражение тоже стало сосредоточенным – ужас пропал.
Рука Нины в черной перчатке покоилась у него на плече, черные пальцы касались его белого воротника, но теперь это выглядело как проявление любви.
Следующей ночью снова поднялся ветер, задувая все с большей яростью, хотя туч не было и звезды невообразимо мерцали и струились в телескопе. Шквал налетал все сильнее с каждым разом, звездные лучи дрожали, как хрустальные стебли. Небо рябило от ветра. Жиль не мог припомнить, когда буря так бушевала в последний раз. К одиннадцати часам его уже тянуло спуститься с крыши, но он сдержался, хотя порывы ветра дошли до полного исступления.
Вместо испуга Жиль ощущал необычайное волнение. Он чувствовал, что может прыгнуть в небо и с быстротой света унестись, куда захочет, в слепящем бриллиантами космосе, но в тот день его ожидала другая встреча.
Наконец, трясясь от холода, он вошел в дом, снял подбитый овчиной плащ и услышал внизу ритмичный, с довольно длительными перерывами скрип или треск.
Пока он спускался по темной лестнице, шум становился все громче. Должно быть, большая люстра над лестничной площадкой раскачалась так сильно, что ударила в окно со свинцовой решеткой и разбила последние уцелевшие стекла… и лампочки давно уже лопнули.
Он спускался на ощупь, держась ближе к стене, чтобы не попасть под смертельный удар люстры. Наконец его пальцы коснулись гладкой поверхности зеркала. Стекло на мгновение задрожало, кольнув кончики пальцев, и он услышал хриплое, прерывистое дыхание и шуршание шелка. Тонкая рука обняла Жиля, стройное женское тело прижалось к груди, жадные губы встретились с его губами – сначала сквозь жестковатую, сухую, раздражающую и дразнящую вуаль, затем без нее. Он чувствовал под пальцами гладкость тяжелого шелка и податливость чуть выступающих ребер.
