Одиннадцать секунд падения на Луне – все равно что две на Земле, но в обоих случаях набираешь ускорение свыше полусотни футов в секунду. Пыль приняла меня неласково, но, хвала Господу, на дне не было выступов. Я зарылся в пыль целиком, даже лицевой щиток спрятал, но включил цифровую индикацию на шлеме и теперь видел перед собой лишь серую массу, похожую на муку.
Двигаться было тоже непросто, но я сумел отстегнуть пылеходы и с их помощью освободил от пыли другую руку и лицевой щиток шлема. Как приятно заново увидеть звезды, даже сквозь пыль. Напялив пылеходы на руки, я кое-как выбрался из песчаной массы, а затем, старательно балансируя, исхитрился обуться и застегнуть крепления. Встал, включил головной фонарь. Мне страшно не хотелось этого делать – так загнанному животному не хочется ломать ветки или показываться на глаза охотникам, – но я понимал, что нужно найти укрытие, прежде чем крузо выберется из засады и спустится в расщелину. Эти типы очень шустры, особенно когда жертва поблизости.
Ну да, напомнил я себе, первыми убили мы, а теперь я превратился в добычу.
Луч неверного света от фонаря уперся в мерцающий скафандр Пита – тот лежал, широко раскинув рукава, наполовину скрытый пылью, и невольно чудилось, что видишь перед собой человека, плывущего на спине. Недрогнувшей рукой я повел луч дальше. Дальняя стена расщелины была гладкой, не считая редких трещин и уступов; ни одного карниза, под которым можно укрыться от нежелательного внимания сверху.
Зато ближняя стена, в полусотне ярдов, не больше, изобиловала отверстиями – в незапамятные времена первобытная лава торила себе путь, вскипала и бурлила, пренебрегая слабой лунной гравитацией. Я нацелился на центр этого скопления отверстий и сделал шаг, выключив фонарь и ориентируясь по полосе звездного неба над головой.
Пылеходы мало чем отличаются от снегоходов: идешь вприпрыжку, но медленно. Тут бы поностальгировать, но тем, кого преследуют, некогда предаваться приятным воспоминаниям.
Внезапно вверху стало куда больше света, правда он отливал красным. Узкая каменная полоса вдоль края дальней стены ослепительно заалела, зубья на гребне кратера тускло зарделись, будто за ними пробудился вулкан. Алые отблески заполнили расщелину, заметались по ней, и я смог различить те самые отверстия, к которым собирался подойти.
Крузо подбил наш корабль, прострелил оба бака, расположенных близко друг к другу, и нагретое солнцем топливо воспламенилось ярче тысячи факелов. Вспышка еще не погасла, когда я добрался до отверстий и заполз в то, которое показалось самым большим. В гаснущем свете я увидел пещеру шириной футов двенадцать, с отверстием в дальней стене. Камень выглядел черным, а на ощупь был грубым и очень, очень твердым. Я отважился оглянуться.
Свечение наверху приобрело багровый оттенок: должно быть, каркас нашего корабля продолжал тлеть. Посреди этого свечения промелькнула зеленая полоска, этакий кинжал с лезвием, покрытым ядом, и в следующий миг крупный светящийся шар скользнул туда, где лежал скафандр Пита. Мертвый товарищ спас меня уже в четвертый раз.
Едва я успел забраться поглубже в свою нору, как снаружи снова возник зеленый, ослепительно-яркий шар. Меня толкнуло вглубь пещеры, и через каменный пол я ощутил, как скафандр Пита разлетелся на осколки, забарабанившие по стенам. А может, я это нафантазировал и на самом деле виной всему была ударная волна от последней вспышки.
Я дополз до дальней стены и через отверстие в ней проник во вторую пещеру, точно такую же – вплоть до того, что в ее дальнем конце тоже был, так сказать, черный ход. Достав из чехла карабин, я положил ствол на перемычку между пещерами. Крузо наверняка успел изучить окрестности и догадывался, куда я мог подеваться. Но ползти дальше, неведомо куда, чтобы в итоге заблудиться? Увольте. Цифровая индикация подсказывала, что после гибели Пита прошло полторы минуты. Давление в порядке, кислорода хватит на четыре часа; при хорошем раскладе спасатели откликнутся на мой аварийный сигнал куда раньше – если, конечно, крузо не расправится и с ними. Тут я опять подумал, что свечение индикации может выдать меня, и выключил ее, а потом вдруг испугался, что охотник способен выслеживать жертву по вибрациям, передающимся через камень. Короче говоря, я замер и принялся напряженно вслушиваться.
Тьма, безмолвие, призрак силы тяжести… Меня словно запихнули в палату для душевнобольных для проверки на здравомыслие. Почти сразу же закружилась голова, возникли сенсорные миражи, зрительные, слуховые и прочие – даже страх перед крузо не мог их победить. Пожалуй, я радовался этим миражам. И вот, вслушиваясь в тишину и всматриваясь во мрак, я наконец начал размышлять.
Как ни странно, люди тысячелетиями глядели на Луну, но не задумывались о том, какова она на самом деле; о том, что это беломраморное кладбище живых мертвецов, космическая Тортуга, где серебристые звездолеты из иных миров бросают мятежников, трусов, преступников и безумцев – высаживают и бросают навсегда. Не на плодородной и уютной Земле, населенной дерзкой молодой расой, которой такие вот типы могли бы досаждать, а на каменистом спутнике Земли, где отщепенцы ведут одинокую жизнь: у каждого есть скафандр, винтовка и собственное пристанище, каждый держит при себе свои отходы, чтобы рециркулировать их, – и точно так же держит при себе свои обиды и разочарования, которые привели его сюда. Изгоев на Луне было с тысячу, вполне достаточно, чтобы добывать еду и топливо, столбить участки и мечтать о покорении Земли. Быть может, люди бы их приняли, смирись они со своей участью и пожелай сотрудничать, но, во-первых, именно неумение уживаться с другими обрекло их на прозябание здесь, а во-вторых, эти изгои принадлежали к доброй полутысяче галактических рас. Поэтому, даже если они владели электронной, психической или какой-нибудь еще связью (что узнавал один, быстро становилось известным остальным), каждый оставался типичным робинзоном, только без Пятницы. Отсюда и прозвище «крузо».
Я рискнул включить индикацию времени. Минуло всего тридцать секунд. Наверное, два часа до прибытия спасателей – если мой сигнал дошел – превратятся в целую вечность. А тем временем крузо… Продолжая вслушиваться и всматриваться, я вновь отвлекся на сторонние мысли.
Земляне прикончили первого же крузо, которого встретили. Поддались панике, забыли все, чему их учили, и прикончили. С тех самых пор крузо стреляли первыми, игнорируя все наши попытки наладить отношения.
По ощущениям, я совсем недолго размышлял над давней проблемой создания всеобщего галактического кодекса, но снова включил индикацию времени, обнаружил, что прошло семьдесят минут.
Осознание этого будто выморозило меня изнутри. Вполне достаточный срок, чтобы крузо добрался до пещеры и убил меня, а затем вернулся домой и покормил собаку (или кто у него там за домашнее животное). Получается, я отвлекся настолько, что не обращал внимания ни на что вокруг. Так почему, снедаемый страхом, я не слышал и до сих пор не слышу никаких звуков, кроме собственного сердцебиения? Ну да, сердце стучит, кровь течет по жилам, молекулы воздуха трутся друг о друга в броуновском движении у моих ушей – но больше-то ничего!
