В самом деле, исчезновение Гая Мэннинга имело необъяснимую природу, словно однажды утром он встал (как встают попить воды) и вышел из жизни – или, по крайней мере, из той жизни, которую мы знаем. Но искать ответ на вопрос, куда он направился, было бы затруднительно и, возможно, бессмысленно.
Экстравагантное предположение о том, что он «растворился в пространстве и во времени», высказала Джоан Майлз. Это была несколько эксцентричная особа, увлеченная, но не слишком глубоко, астрологией и другими «легкими» суевериями, жившая и отсчитывавшая время по приукрашенному на собственный вкус лунному календарю, в котором каждое полнолуние, а не только Луна Урожая
[190] и Луна Охотников
[191], имело свое название. Например, луны Сеятелей и Отшельников, Призраков и, конечно же, Влюбленных. Кстати, согласно ее календарю, старина Гай Мэннинг исчез в ночь Луны Убийц – последнего полнолуния перед днем летнего солнцестояния, когда луна украдкой пробирается по южной части неба, светит недолго и тускло, слишком поздно восходя и слишком рано закатываясь.
Другим юным другом Мэннинга (а также и другом Джоан) был Джек Пенроуз, неугомонный малый с живым интересом и к оккультизму, и к науке, мечтавший стать писателем-фантастом. Это ему Мэннинг пересказывал некоторые свои сны.
Еще был Саркандер, психолог с желтым лицом и впалыми щеками, работавший в основном с пожилыми. Мэннинг консультировался у него по поводу своих периодических депрессий, но их отношения со временем превратились в дружеские. Те, кто хорошо знал Саркандера, считали его язвительным скептиком, шокирующе резким в оценке мотивов человеческого поведения, и временами чувствовали себя уязвленными, когда он применял подобные оценочные суждения к ним или их друзьям. Однако на самом деле Саркандер строже всего относился к самому себе и потому, истратив все запасы оптимизма, лести и благожелательности на своих клиентов, приберегал искренность для тех людей, в обществе которых мог немного отдохнуть.
И наконец, добродушный и снисходительный доктор Льюисон – врач, с которым у Мэннинга завязались не только профессиональные отношения. У доктора были ключи от квартиры Гая, как и у Пенроуза. Эти четверо перезнакомились еще при жизни, точнее, до исчезновения Мэннинга и несколько раз встречались, чтобы поговорить о нем, уже после того, как он пропал, – особенно когда выяснилось, что полицейские не нашли никаких зацепок… или не очень-то старались их найти, раз уж на то пошло.
Таким, на удивление небольшим, был круг друзей Гая, если не включать в него (а это, вероятно, необходимо сделать) Брина – грузного, мрачного, не лишенного учтивости и поразительно рассеянного ирландца с вечно озабоченным взглядом. Он управлял домом, на верхнем этаже которого жил Мэннинг. Брин не первым заметил его отсутствие (это была Джоан), однако первым провел маленькое расследование, которое еще сильнее озадачило всех, поскольку выявило новые странные обстоятельства.
– Я был на крыше, – сказал он, – когда заметил связку ключей на ступеньке лестницы, ведущей к маленькой комнате над шахтой лифта. Совсем рядом с краем крыши. О Мэннинге я сначала не подумал, а потом вспомнил, что он заходит сюда не реже чем раз в день – да и по ночам тоже, – чтобы понаблюдать за погодой или звездами. Он частенько забывал что-нибудь на этом самом месте – трубку, спички, недопитую чашку кофе, а однажды даже бинокль. Я осмотрел ключи и убедился, что они принадлежат Мэннингу. Забавно, что без них с крыши не спуститься. А один открывает еще и дверь подъезда. Теперь они у полиции.
– Нет, – возразил Джек Пенроуз, – замок в двери, что ведет на крышу, не защелкнется без вашей помощи. Он брал меня с собой несколько раз и всегда оставлял дверь приоткрытой, а когда мы возвращались, захлопывал ее. И даже если вы окажетесь на крыше без ключа при запертой двери, всегда можно спуститься по наружной пожарной лестнице.
– Это правда, – согласился Брин, задумчиво хмурясь.
Доктор Льюисон усмехнулся собственным мыслям о том, как легко молодые люди предполагают у других такую же хорошую спортивную форму. Джоан Майлз представила себе, как овальный космический челнок бесшумно приземляется на бледный дегтебетон при свете Луны Убийц, как в его глянцевом корпусе открывается люк, а старина Гай Мэннинг отвешивает вежливый поклон и забирается внутрь. «Ему не понадобились ключи от двери, чтобы спуститься с крыши, – подумала она. – И вообще больше не нужны были никакие земные ключи, если он отправился в это путешествие».
А вслух она сказала вот что:
– Он всегда прищуривался и крутил головой из стороны в сторону, когда разглядывал город. Сначала меня это удивляло, но потом я поняла, что он старался выстроить в ровные линии все, что видел: дома, флагштоки, облака, звезды. И точно так же крутил головой, когда смотрел в бинокль. Однажды он сказал мне, что изучает все звезды, не только созвездия, но и маленькие группы, из которых они состоят и которые сами часто похожи на созвездия. Он сказал, что этим делом можно заниматься всю жизнь. У него был геометрический склад ума.
Саркандер негромко фыркнул:
– Старики постоянно проверяют свое зрение, стараясь доказать себе, что с ними все так же хорошо, как прежде… или еще лучше.
– Он очень заботился обо всех своих ощущениях, – вступился за Мэннинга Джек Пенроуз, – это больше напоминало исследования. И очень внимательно относился к деталям. Он наблюдал за городом так, словно это была важная работа.
– Как все старики, – сказал Саркандер. – Вам ведь приходилось видеть их бледные лица, выглядывающие из окна или из тени крыльца. Они наблюдают за своим маленьким миром, своим микрокосмом, где каждый из них становится богом. И ждут, когда их маленький мир начнет разрушаться. Это единственное занятие, которое у них осталось.
– Мистер Мэннинг все больше и больше погружался в расстояния и время.
Это и в самом деле было самым правильным описанием жизни Гая Мэннинга. Прежде он много путешествовал, изучая таким образом расстояния. Ему нравилось смотреть на море, и эта потребность выражалась в любви к географическим картам. Он измерял по ним расстояния с помощью маленькой линейки из слоновой кости. Выйдя на прогулку, он направлялся к ближайшему холму или другой возвышенности, откуда мог видеть расстояния, открывавшиеся перед ним по мере подъема. И с ним всегда оставались звезды, что появлялись в бесконечной дали по ночам, или облака, заполнявшие собой расстояния среднего диапазона. Одно время его интерес сместился к внутренностям соборов, сборочных цехов, где могли летать небольшие самолеты, и внеземных сооружений, подобных тем, что предсказали Артур Кларк в «Свидании с Рамой» и Джон Варли в «Титане».
Так же обстояло дело и со временем. В какой-то момент Мэннинг чрезвычайно заинтересовался стенными часами. Будь у него больше денег, он наверняка стал бы коллекционером и весь его дом наполнился бы тиканьем и звоном. Но в конечном счете, его всегда притягивали простые, обычные способы измерения времени, настройка наручных часов и будильников, сигналы, возвещающие время суток, точный отсчет секунд, определение длительности момента пробуждения (важное звено, соединяющее субъективное с объективным, воображаемое с реальным, микрокосм с макрокосмом), а также неспешное круговое движение звезд по небесному циферблату.
