Это что касается материального наследства.
Если же говорить о духовном наследстве, то ради него Элвин и оказался здесь.
И тогда все сможет начаться заново. Дикие опять будут мечтать о стремительных полетах в космосе и встречах с прекрасными угрозами. И опять попытаются, если захотят, создать моноатомы, семена новых вселенных, из-за чего их и уничтожило СОС. Давно, в Эпоху рассвета, физики предложили идею моноатома, из которого выросла вся Вселенная, и теперь пришло время проверить, можно ли создать другие такие же атомы, используя энергию подпространства. Разве Федрис, или Элвин, или СОС способны сказать, могут ли – и должны ли – эти новые вселенные уничтожить прежнюю? Что за беда, если прирученное стадо страшится этих прекрасных субмикроскопических яиц творения? «Все должно начаться заново», – решил Элвин.
Однако его гнала вперед не только могучая решимость, но и ощущение того, как шипастые побеги прорастают под ногами.
Час спустя распылитель уничтожил очередное переплетение веток, за которым не оказалось ничего, кроме неба. Он вышел на чистое пространство, диаметром приблизительно в полмили. Впереди, по небольшой ложбине, протекал журчащий ручей, вокруг Элвина колыхалось пшеничное поле. За ложбиной виднелся небольшой холм, засаженный фруктовыми деревьями. На ближнем склоне стояла кучка невзрачных серых домов. Над одним из них поднималась струйка дыма. Из-за холма вышел мужчина, погонявший небольшое стадо.
Элвину пришла в голову вторая мысль: компас, вероятно, испортился, какая-то сила отклонила стрелку в сторону и вынудила его вернуться назад, описав полный круг.
А первая мысль, которую он быстро подавил, была такой: вот они – обещанные Федрисом тайны, нечто сверхъестественное из мира древних сказок.
Мелодия, казалось, тоже пошла по кругу – он подавил это соображение еще быстрее, – и возле знакомой рощицы стояла Сефора.
Прокричав ее имя, Элвин поспешил к ней, немного удивленный той радостью, которую испытал при виде ее.
Девушка заметила его, подняла руку и бросила ему что-то. Он подставил грудь, полагая, что это какой-нибудь блестящий плод.
И едва успел отскочить в сторону.
Это был блестящий и ужасно тяжелый нож.
– Сефора! – воскликнул он.
Рыжеволосая нимфа развернулась и умчалась быстрее лани, выкрикивая на бегу:
– Альфорс! Корс! Тулия!
Элвин бросился за ней.
Пробегая мимо первой пристройки, он угодил в засаду, вероятно устроенную наспех. Альфорс и Корс с ревом бросились на него из старой столярной мастерской: один размахивал бондарным молотком, другой – двуручной пилой. А из дверей соседней кухни выскочила Тулия с разделочным ножом.
Элвин перехватил запястье девушки, и они оба покачнулись от силы ее замаха. Затем, с большой неохотой, проклиная себя, но подчиняясь необходимости, он выхватил распылитель и выстрелил навскидку в того, кто был ближе всего.
Корс пошатнулся, поднес руку к глазам и смахнул пыль. Теперь ближе всех оказался Альфорс. Элвин различил крупные, в дюйм длиной, зубья звенящей, поющей пилы. Ее блестящая нижняя половина тут же исчезла вместе с кистью Альфорса, а верхняя со свистом пронеслась над головой Элвина.
Корс снова напал, вопя от боли и незряче размахивая молотком. Элвин сбил его с ног выстрелом максимальной мощности, превратив грудь молодого крестьянина в извергающий пыль вулкан. Затем развернулся, повалил Альфорса и вовремя пригнулся – нож, который Тулия взяла другой рукой, едва не задел ему шею. Они упали вместе, и распылитель уперся в горло Тулии.
Элвин торопливо отряхнул с лица пыль и увидел, как к нему мчится Сефора. Перед ее пламенеющими волосами и смертельно бледным лицом сверкали зубья вил.
– Сефора! – крикнул он и попытался встать, но Альфорс придавил его ноги.
– Сефора! – снова прокричал он умоляющим голосом, но та, похоже, не слышала его, и на ее лице отражалась только ненависть. Поэтому он включил распылитель, и вилы вместе с лицом и волосами девушки превратились в облако серой пыли. Безголовое тело, нелепо подпрыгнув, упало прямо на Элвина, а лишенный зубьев черенок вил воткнулся в землю. Сефора дважды перевернулась после падения, все стихло, и наконец обеспокоенно замычали коровы.
Элвин выбрался из-под того, что осталось от Альфорса, неуверенно поднялся на ноги, откашлялся, а затем с ужасом и отвращением отбежал от оседающего облака серой пыли. Оказавшись на свежем воздухе, он прочистил легкие, издав несколько резких возгласов, вздрогнул, с печальной улыбкой посмотрел на покрытые пылью неподвижные тела и задумался над случившимся.
Очевидно, какое-то магнитное воздействие отклонило стрелку компаса, заставив ее идти по кругу. Возможно, один из магнитных полюсов планеты находился в непосредственной близости от этого места. Конечно, здешний климат и режим смены дня и ночи не походили на полярные, однако ось собственного вращения планеты и ось ее магнитного поля вполне могли находиться далеко друг от друга.
Настоящей же головоломкой было поведение юношей и девушек, приютивших Элвина предыдущим вечером. Казалось невероятным, что одно лишь бегство Элвина, даже если его принимали за бога, чудовищно оскорбило их и они превратились в убийц. Конечно, древние жители Земли убивали своих богов и уничтожали их символы, но это было продуманным ритуалом, а не внезапным кровавым безумием.
На мгновение он подумал, не мог ли Федрис отравить их ненавистью к нему, не знал ли Федрис способа сверхсветовой передачи этой ненависти через всю Вселенную. Но Элвин и сам понимал, что это всего лишь болезненная фантазия, своего рода черный юмор.
Возможно, эти милые крестьяне были под властью клинического безумия.
Элвин пожал плечами и решительно направился к дому, чтобы состряпать себе еду. Между тем небо потемнело. Он затопил печь и потратил какое-то время на изготовление маленького гирокомпаса из тех материалов, что нашлись в его сумке. Работал он с той отрешенной сноровкой, с какой обычно выстругивают игрушку для ребенка. Кошка стояла у двери и наблюдала за ним, но сразу убегала, когда Элвин пытался подозвать ее, и не желала подходить к еде, которую он оставил на печи. Он поднял взгляд к бутыли с вином, все еще подвешенной к потолочной балке, но не стал снимать ее.
Потом он устроился на постели, которую прошлой ночью занимали Корс и Тулия. Когда огонь в печи погас, в комнате сделалось совсем темно. Ему почти удалось не думать о тех, кто лежит снаружи, только раз или два он вспомнил о том, как странно подпрыгнула Сефора, упавшая затем на него. Возле двери в темноте сверкали кошачьи глаза.
Когда Элвин проснулся, уже наступил день. Он быстро собрал вещи, положив в сумку немного плодов. Кошка отскочила в сторону, когда он вышел за дверь. Элвин не стал оглядываться на театр побоища, но услышал, как там жужжат мухи. Он перебрался через холм к тому месту, где вошел в лес накануне утром. Колючие деревья с нелепым, сказочным упрямством уже давно затянули проделанный Элвином проход. От него не осталось и следа. Элвин включил моторчик гирокомпаса и направил раструб распылителя на зеленую стену.
