В общем, из-за возбуждения и разговоров мы позабыли обо всем, и Па не сразу заметил, что воздух в ведре уже кончился. Он тут же бросился за одеяла и притащил полную корзину. Конечно, незнакомцы снова начали смеяться и хвалить нас всех.
Что интересно, я почти ничего не говорил, а Сест прилипла к Ма и прятала лицо в ее юбку, когда кто-то смотрел на нее. Да и мне было как-то не по себе. Мне даже хотелось, чтобы они ушли и мы могли бы наконец разобраться, что к чему.
И когда незнакомцы предложили нам перебраться в их городок – они не сомневались, что мы согласимся, – я увидел, что Па пришла в голову та же мысль, да и Ма тоже. Па неожиданно замолчал, а Ма несколько раз повторила молодой леди:
– Но я не знаю, как там себя вести, и у меня нет подходящей одежды.
Незнакомцы сначала удивились, но потом все поняли. После того, как Па сказал:
– Нельзя дать угаснуть этому очагу.
Незнакомцы ушли, но они вернутся. Мы пока ничего не решили, но все должно измениться. Возможно, Гнездо сохранят в качестве, как сказал один из мужчин, «школы выживания». А может, мы присоединимся к колонистам, которые хотят строить новые города на урановых рудниках около Большого Соленого озера и в Конго.
Конечно, теперь, после их ухода, я много думаю об искусственном городе с теплоизоляцией и других удивительных местах, где живут люди. Я очень хочу увидеть их сам. Да и Па, несомненно, тоже хочет побывать там.
– Когда стало ясно, что не мы одни остались в живых, – объяснил он мне, – все выглядит совсем по-другому. Твоя Ма не чувствует себя такой беспомощной. Да и мне легче, зная, что я не несу полной ответственности за сохранение рода человеческого. А это не такая уж легкая ноша, сынок.
Я оглядываю стены из одеял, ведра с испаряющимся воздухом, Ма и Сест, спящих в тепле при мерцающем свете огня.
– Не так-то легко покинуть Гнездо, – говорю я и чувствую, что вот-вот заплачу. – Оно такое маленькое, и нас здесь всего четверо. Я боюсь больших мест, где много незнакомых людей.
Па кивает и кладет в огонь кусочек угля. Затем, поглядев на черную горку рядом с собой, он улыбается и добавляет еще две пригоршни, будто сегодня один из наших дней рождения или Рождество.
– Это быстро пройдет, сынок, – говорит он. – Беда была в том, что наш мир становился все меньше и меньше, пока не сжался до одного Гнезда. А теперь ему снова пора расти и стать настоящим огромным миром, каким он был в самом начале.
Я думаю, он прав. А интересно, подождет ли прекрасная молодая леди, пока я вырасту? Я спросил ее об этом, а она улыбнулась и ответила, что у нее в городке дочка почти моего возраста и вообще там много детей. Представляете?
Со всех сторон от изломанного горизонта к нему подкрадывались машины смерти – подползали, мчались, летели по воздуху и прорывали ходы под землей. Казалось, все сущее в этом багряном от солнца мире сговорилось, чтобы окружить и растоптать его. На западе – у всех планет есть запад, даже если больше их ничто не объединяет, – расцветали ядерные взрывы, бессмысленные огромные грибы. Невидимые снизу космические корабли с ревом ныряли в атмосферу, далекие, словно боги, но сотрясавшие желтые небеса. Даже твердь под ногами предательски вздрагивала в конвульсиях рукотворных сейсмических толчков – она никому не была матерью, тем более землянину.
«Гляди веселей, – говорили ему. – Это безумная планета».
Но он не хотел веселиться, потому что они были правы.
Он пригибался и вжимался в грунт каждый раз, когда поблизости что-то разлеталось на осколки, взмывавшие и затем падавшие. Скоро придется отступить, и враг снова захватит то, что в приказах называлось целью. В шестой раз? Или в седьмой? Может быть, у солдат противника по шесть ног или по восемь? Командование врага крайне расточительно расходовало свои войска в этом секторе.
Но хуже всего был шум. Тупой механический визг, разрывавший мозг, так что мысли грохотали в черепе, точно горошины в высохшем стручке. Как может кому-то нравиться эта передающая сотрясения смесь газов, словно в насмешку названная воздухом? Даже космический вакуум не так отвратителен, – по крайней мере, там чисто и тихо. Он поднял было руки, чтобы зажать уши, но остановился, содрогаясь от беззвучного хохота и бесслезных рыданий. Когда-то в этом мире существовало галактическое сообщество – галактическая империя. И он играл свою неприметную роль на одной из ее прекрасных тихих планет. А теперь? Галактическая империя? Галактическая куча навоза! Возможно, он всегда ненавидел других людей. Но в довоенные годы эта ненависть была крепко связана и тщательно подавлена. Она и сейчас была связана, но больше не поддавалась усилию мысли.
Смертоносное устройство, которое он обслуживал, после недолгого молчания снова застрочило по врагу, хотя этот голос утонул в общем грохоте, как голос капризного ребенка – в толпе благовоспитанных взрослых.
Как выяснилось, они прикрывали отступление марсианских саперов, а теперь сами должны были уносить ноги. Офицер, бежавший рядом с ним, вдруг упал. Он в нерешительности остановился. Офицер проклинал на чем свет стоит бесполезный сустав, торчавший из его ноги. Все остальные – включая марсиан в черных панцирях – убежали далеко вперед. Он затравленно оглянулся, словно собирался совершить страшное преступление. Затем взвалил офицера себе на плечи и побрел дальше, покачиваясь, словно волчок на последних оборотах. Он все еще судорожно ухмылялся, оказавшись в относительной безопасности, даже когда выслушивал сдержанно-искреннюю благодарность офицера. Но его все равно наградили орденом «За заслуги перед планетой».
Он уставился на котелок с жидкой похлебкой и кусочками мяса. В подвале было прохладно, и сиденья – хотя их изготовили для существ с четырьмя ногами и двумя руками – оказались довольно удобными. Багровый дневной свет был приятно-приглушенным. Шум откатился в сторону и притаился, словно играл в кошки-мышки. Он остался в одиночестве.
Разумеется, жизнь никогда не имела смысла, если не считать того издевательского, леденящего душу, что ведом демонам в ядерных бомбах и серебристым гигантам в космосе, нажимающим на пусковые кнопки, но у него не хватало духу возвыситься до такого. У них, этих гигантов, было десять тысяч лет, чтобы уладить проблемы, но теперь они могли посоветовать ему лишь одно: самому зарыться в землю.
Просто в прежние времена была возможность расслабиться, слегка побаловать себя на фоне фальшивого величия галактической империи, и он мог полагать, будто жизнь имеет смысл.
Эта иллюзия, особенно необходимая в такие вот времена, покинула тебя вместе со взращенными ею мелкими обманами, и все они посмеялись над тобой.
Из темноты выскочило трехногое существо и остановилось в отдалении, скромно намекая на то, что хочет есть. Сначала он принял животное за ригелианского трипеда, но затем понял, что это земная кошка, оставшаяся без одной лапы. Она двигалась нелепо, но проворно и не без грации. Он даже представить себе не мог, как кошка оказалась на этой планете.
