О да, она прекрасно сознавала, что это за мир.
– Более того, ты же понимаешь, надеюсь, что нам разрешили забрать себе эту квартиру на наземном уровне только потому, что в Комитете нас посчитали ответственными людьми? Ну и потому, что я за последнее время чертовски хорошо себя зарекомендовал.
– Да, Хэнк.
– Я думал, ты спишь и видишь, как бы заиметь свой собственный уголок. Или хочешь обратно, в съемное жилье внизу?
«Упаси боже! Все, что угодно, только не в эту вонючую тесноту, в это непотребство коммунальной скученности. А с другой стороны, разве здесь настолько лучше? Близость к поверхности, по сути, ничего не меняет, только душу травит. И Хэнка стало слишком много».
Она послушно помотала головой:
– Нет, Хэнк.
– Тогда отчего такая беспечность? Эффи, я тебе миллион раз говорил: стекло не защищает от пыли за окном. Свинцовые ставни даже пальцем нельзя трогать! Одна-единственная оплошность вроде сегодняшней, и, если о ней станет известно, Комитет мигом отправит нас обратно на нижние уровни. А потом они еще подумают дважды, прежде чем доверить мне сколь-нибудь серьезную работу.
– Прости, Хэнк.
– Прости? Какой толк с твоего «прости»? Важно только одно – не допускать оплошностей! Так какого черта ты выкаблучиваешься, Эффи? Чего тебе неймется?
Женщина сглотнула.
– Просто мне невыносимо сидеть взаперти вот так, – запинаясь, пояснила она, – не видя ни неба, ни солнца. Я соскучилась по красивому, пусть это будет какая-нибудь малость.
– А я, думаешь, не соскучился? – требовательно спросил он. – Думаешь, мне не хочется выбраться наружу, расслабиться и поразвлечься? Но я же не веду себя как чертов эгоист! Я хочу, чтобы солнцем могли насладиться мои дети и дети моих детей. Неужели ты не понимаешь, что только это и имеет значение, что мы должны вести себя как взрослые люди и чем-то поступиться ради будущего?
– Да, Хэнк.
Мужчина обвел взглядом ее сутулую фигуру, безучастное, испещренное морщинками лицо.
– Кто бы говорил о тоске по прекрасному, – сказал он и продолжил более мягким и взвешенным тоном: – Ты же не забыла, а, Эффи, что до прошлого месяца Комитет высказывал озабоченность по поводу твоего бесплодия? Что они собирались внести мое имя в список ожидания на получение свободной женщины? Да еще и в самое начало списка!
Даже сейчас она смогла кивнуть, но глаз на мужа не подняла. И отвернулась. Она прекрасно понимала, что Комитет прав, беспокоясь насчет уровня. Когда их община вернется на поверхность, каждая здоровая и молодая особь будет много значить не только в борьбе за простое выживание, но и в возобновленной войне против коммунизма – на которую некоторые члены Комитета все еще рассчитывали.
Их неприязнь к бесплодной женщине была логичной: не только потому, что на нее впустую расходовалась зародышевая плазма мужа, но и потому, что ее бесплодие могло быть признаком сильного – выше среднего – облучения. В этом случае, даже если бы она родила, повышалась вероятность того, что ее дети будут иметь испорченную наследственность и испортят весь их народ, став родоначальниками слишком многих чудовищ и уродцев.
Расклад был ясен. Она почти уже не помнила, когда было иначе. Годы назад? Столетия? Там, где время течет бесконечно, мало что меняется.
Покончив с наставлениями, муж улыбнулся и чуть ли не повеселел.
– Но теперь, раз ты в положении, все это опять ушло на задний план. Знаешь, Эффи, я ведь зашел поделиться с тобой чудесной новостью! Меня принимают в Младший комитет, объявление будет сделано на сегодняшнем банкете. – Он оборвал ее сбивчивые поздравления. – Так что встряхнись и надень свое лучшее платье. Я хочу, чтобы все остальные Младшие увидели, какая у нового члена Комитета красивая жена. – Помолчав немного, он добавил: – Ну же, пошевеливайся!
Она еле выдавила из себя, так и не подняв на него глаз:
– Хэнк, мне ужасно жаль, но тебе придется пойти одному. Я неважно себя чувствую.
Тот выпрямился с возмущенным видом:
– Опять ты за свое! Сначала непростительное ребячество со ставнями, а теперь еще и это! Ты совершенно не думаешь о моей репутации. Не дури, Эффи! Ты идешь!
– Мне ужасно жаль, – повторила она, не открывая глаз, – но я действительно не могу. Мне там станет дурно. Я тебе все испорчу.
– Конечно, как же иначе! – огрызнулся он. – Я и без того трачу силы, ношусь туда-сюда и придумываю тебе оправдания – объясняю твои странности, твои бесконечные недомогания, твою бестолковость и заносчивость и еще привычку говорить невпопад. Но сегодняшний вечер, Эффи, по-настоящему важен. Отсутствие жены нового члена Комитета вызовет массу кривотолков. Ты же знаешь, даже намека на недомогание хватит, чтобы поползли старые слухи о лучевой болезни. Эффи, ты просто обязана пойти!
Она беспомощно затрясла головой.
– Ради всего святого, хватит уже! – вскричал он, надвигаясь на нее. – Это глупый каприз, и все. Начнешь собираться – разойдешься. Все с тобой нормально.
Он положил руку на плечо жены, чтобы развернуть ее, но на ее неожиданно посеревшем лице тут же мелькнуло такое отчаяние, что он невольно встревожился.
– Плохо, да? – спросил он почти с беспокойством.
Женщина кивнула с несчастным видом.
– Хм… – Он отступил на шаг назад и принялся нерешительно расхаживать по комнате. – Конечно, раз уж такие дела… – Он осекся, и его лицо исказила грустная усмешка. – Стало быть, ты не так уж сильно переживаешь за успехи своего супружника, если, несмотря на плохое самочувствие, не желаешь поднапрячься один-единственный раз?
Она еще раз беспомощно мотнула головой:
– Я просто не могу никуда пойти сегодня, никак не могу, – и глянула украдкой на свинцовые ставни.
Он собрался было что-то сказать, но проследил за ее взглядом и вскинул брови. Несколько секунд он недоверчиво глядел на жену, словно ему в голову пришло совершенно новое и почти немыслимое предположение. Постепенно недоверчивое выражение лица сменилось другим, более жестким и расчетливым. Но когда он заговорил снова, голос его прозвучал поразительно бодро и ласково:
– Ладно, ничего не поделаешь. Конечно, не стоит идти, если тебе не в радость. Так что запрыгивай в кровать. Отдохни как следует. А я сбегаю в мужское общежитие, освежусь. Нет, правда, не хочу, чтобы ты напрягалась, даже самую малость. К слову сказать, Джим Барнс тоже не сможет пойти на банкет – говорит, опять грипп подхватил, надо же!
Упомянув имя другого мужчины, он пристально посмотрел на жену, но та, похоже, никак на него не отреагировала. Да и вообще казалось, что она пропускает его болтовню мимо ушей.
– Боюсь, Эффи, я был с тобой немного резок, – виновато продолжил он. – Прости меня. Я так обрадовался новому назначению. Наверное, потому и расстроился. Стало обидно, когда я понял, что ты не разделяешь моего восторга. Эгоистично с моей стороны. А теперь марш в кровать и поправляйся! За меня не переживай. Я знаю, ты обязательно бы пошла со мной, если бы могла. И еще знаю, что ты будешь обо мне думать. Ладно, мне пора.
