Он шагнул было к ней, словно хотел обнять, но потом, видимо, передумал. Снова повернулся к двери и с нажимом сказал:
– Оставляю тебя в полном одиночестве на четыре часа.
Дождавшись кивка, он выскочил в коридор.
Пока шаги мужа не стихли, женщина стояла неподвижно. Затем выпрямилась, прошла к столу, на который он положил часы, подняла их и с силой швырнула об пол. Стекло разбилось вдребезги, корпус разлетелся на кусочки, и что-то дзынькнуло.
Тяжело дыша, женщина стояла у стола. Ее дряблое лицо постепенно разгладилось, на нем появилось предвестие улыбки. Она бросила на ставни еще один взгляд, исподтишка. Улыбка стала отчетливей. Дотронувшись до своей прически, она смочила пальцы, пробежалась по линии роста волос и за ушами, вытерла руки о фартук и сняла его. Потом одернула на себе платье, несколько картинно вскинула голову и бойко шагнула к окну.
Тут на ее лицо вернулось тоскливое выражение, а шаги замедлились.
«Нет, не могло такого случиться, повторения не будет», – сказала она себе. Всего лишь иллюзия, дурацкая мечта о романтике, порожденная ее изголодавшимся по прекрасному разумом и на мгновение сделавшаяся подобием реальности. Снаружи не могло остаться ничего живого. Вот уже два года как не могло.
А если все-таки предположить обратное, существовать там могло только нечто совершенно жуткое. Она помнила, как выглядели некоторые отщепенцы, безмозглые создания, по чьим безволосым телам шли червеобразные радиационные рубцы, те, что пришли молить о помощи в последние месяцы Ужаса – и были встречены пулями. Как они, верно, ненавидели людей в убежищах!
Пока голова женщины была занята этими мыслями, пальцы поглаживали засовы, осторожно отодвигали их: она аккуратно, опасливо открывала ставни.
«Да ладно, нет там, снаружи, ничего и быть не может», – насмешливо уверяла она себя, вглядываясь в зеленую ночь. Ее страхи и те были беспочвенными.
Но вот с той стороны к окну подплыло лицо. Женщина в ужасе отпрянула, но быстро взяла себя в руки.
Ведь лицо было совсем не страшным, просто очень худым, с полными губами, большими глазами и тонким горделивым носом, похожим на выдающийся птичий клюв. И никаких радиационных рубцов или шрамов, уродующих кожу, оливковую в мягком лунном свете. По правде говоря, оно выглядело точно таким, каким женщина увидела его впервые.
Лицо долго всматривалось в самые глубины ее сознания. Потом полные губы растянулись в улыбке, и материализовавшаяся из зеленого мрака полурасслабленная рука с тонкими пальцами дважды стукнула по оконному стеклу, покрытому слоем грязи.
Чувствуя, как колотится сердце, женщина яростно воевала с маленькой ручкой, открывавшей окно. Створка отстала от рамы, подняв крохотное облачко пыли и дзынькнув, как часы, только погромче, а через секунду распахнулась настежь. Дуновение невероятно свежего воздуха огладило лицо и внутренние стенки носа женщины, обжигая глаза неожиданными слезами.
На наружном подоконнике, полуприсев, точно фавн, балансировал мужчина – голова высоко поднята, локоть уперся в колено. На нем были драные узкие брюки и старый свитер.
– Неужто меня встречают слезами? – мягко поддразнил он женщину своим мелодичным голосом. – Или ты так приветствуешь дыхание самого Бога, свежий воздух?
Мужчина соскочил с подоконника, оказавшись внутри, и женщина увидела, как он высок. Обернувшись, он щелкнул пальцами и позвал:
– Ко мне, котик.
Женщина увидела, как в комнату неуклюже запрыгивает черный кот с кривым обрубком хвоста, лапами, похожими на маленькие боксерские перчатки, и огромными, почти как у кролика, ушами. Мужчина взял его на руки, спустил вниз и мимоходом потрепал. Потом, по-приятельски кивнув Эффи, отстегнул со спины маленький рюкзачок и положил на стол.
Та не могла сдвинуться с места и даже дышала с трудом.
– Окно, – наконец выдавила она.
Гость бросил на женщину вопросительный взгляд, проследил, куда указывает ее палец, неспешно подошел к окну и небрежно закрыл его.
– Ставни тоже, – сказала она, но мужчина пропустил ее слова мимо ушей, осматриваясь.
– Тут у вас довольно уютненько, – заметил он. – Может, это город свободной любви, или гарем, или просто воинская часть? – Эффи не успела раскрыть рта, как он продолжил: – Но давай не говорить сейчас об этом. Довольно скоро я напугаюсь до смерти за нас обоих. Лучше уж оторваться по полной, пока мы тут вдвоем. Минут двадцать в запасе обычно имеется. – Он застенчиво улыбнулся ей. – Поесть найдется?.. Хорошо, тогда тащи.
Она положила перед мужчиной мясную нарезку и немного драгоценного консервированного хлеба, поставила греться воду на кофе. Перед тем как приняться за еду, он порвал на мелкие кусочки шматок мяса и положил их на пол; кот перестал обнюхивать стены и подбежал с нетерпеливым мяуканьем. После этого мужчина начал есть, жуя неторопливо, с удовольствием.
Эффи, сидевшая за столом напротив гостя, наблюдала за ним, упиваясь каждым его проворным движением, каждой трудночитаемой эмоцией на лице. Она занялась приготовлением кофе, но мигом управилась. Наконец она не выдержала.
– Каково там, наверху? – спросила она, затаив дыхание. – В смысле, снаружи.
Некоторое время он странно смотрел на нее, потом ответил безразличным тоном:
– Ой, да там прямо страна чудес, вам в катакомбах такого и не представить. Ни дать ни взять сказочное царство.
И он мгновенно вернулся к своей еде.
– Нет, в самом деле, каково? – настаивала она.
Заметив ее горячность, он улыбнулся, и в его глазах заплескалась дурашливая нежность.
– Я на полном серьезе, честное слово, – заверил он женщину. – Вы думаете, что бомбы и пыль принесли с собой только смерть и уродство. Так оно поначалу и было. Но потом, как и предсказывали медики, в семени и чреслах тех, кому хватило смелости остаться, все изменилось. Чудеса расцвели пышным цветом и двинулись в путь. – Неожиданно он оборвал сам себя, задав вопрос: – Кто-нибудь из вас хоть иногда отваживается выбраться наружу?
– Кое-кого из мужчин выпускают, – ответила она. – Только недолгие вылазки в специальных костюмах радиационной защиты – на поиски консервов, горючего, батареек и тому подобной всячины.
– Ну да, эти слеподушные тюфяки не заметят ничего, кроме того, на что нацелились, – с горечью кивнул он. – Не заметят сада, где вместо одного бутона теперь распускается десяток, где цветы отрастили лепестки длиной в ярд, а их нектаром потихоньку лакомятся пчелы без жала величиной с воробья. По садам разгуливают домашние кошки, громадные и пятнистые, как леопарды, – не чета моему заморышу Джо Луи. Но эти кроткие создания не опаснее радужных змей, что вьются у их лап: пыль выжгла из них всю кровожадность, когда выгорела сама. Я даже стишок об этом сочинил. Начинается так: «И может вред мне принести огонь, вода иль груз Земли. Но пыль мне друг». Ах да, там еще водятся зарянки, похожие на какаду, и белки с мехом как у королевского горностая! Под драгоценной россыпью солнца, луны и звезд волшебная пыль из рубиновой становится изумрудной, потом сапфировой, аметистовой и снова рубиновой. А еще народились дети…
