Если Слайкер хотел меня напугать, то достиг цели. Эти его разглагольствования о призраках и спиритизме, со знанием терминологии, которой позавидовал бы любой спирит; эта явно твердая и тщательно обоснованная вера в несуществующее; эта идеальная символизация поистине безумного желания властвовать над женщинами – хранить их в конвертах, подумать только! А когда он выпучил глаза и принялся размахивать ножницами длиною в фут… Джефф Грейн предупреждал меня, что Слайкер псих – гениальный, но совершенно неизлечимый и чрезвычайно опасный, а я не поверил; мне и в голову не пришло, что я буду сидеть, парализованный ужасом, на троне медиумов, запертый в одной комнате с безумцем. Мне стоило огромных усилий сохранять маску приверженца, глядеть с восторгом и удивлением на мэтра.
Видимо, мне все еще удавалось обманывать Слайкера, хоть он и разглядывал меня со странной хитринкой в глазах. Как бы то ни было, доктор продолжил:
– Что ж, Карр, я покажу вам девушек, по крайней мере одну. Правда, для этого придется выключить все лампы – я ведь неспроста держу окна так плотно зашторенными – и дождаться, когда приспособится зрение. Вот только с кем бы вас познакомить? У нас большой выбор. Поскольку это будет ваш первый и, возможно, последний призрак, он должен чем-то выделяться, верно? Секундочку… Да!
Его рука метнулась под стол, чтобы коснуться потайной кнопки, и оттуда, где, казалось, совершенно не было места для ящика, выскочил неглубокий ящик. Единственную хранившуюся там папку – надо сказать, довольно пухлую – Слайкер переложил себе на колени.
После чего снова взял тон человека, предающегося воспоминаниям, и будь я проклят, если эта холодная рассудительность, эта отточенная компетентность не потянули меня в реку девушек и не навели на мысль, что на самом деле Слайкер никакой не псих, он всего лишь до крайности эксцентричен, возможно, даже до гениальности эксцентричен. Что, если и правда он набрел на доселе неизвестный феномен, порождаемый загадочными свойствами сознания и материи, и теперь описывает его с нарочитой гротескностью, пользуясь профессиональным жаргоном? Может быть, благодаря ему в современной картине мира, которую мы имеем благодаря психологии и другим наукам, теперь на одно белое пятно меньше?
– Звезды, Карр. Женщины-звезды. Королевы экрана. Принцессы серого мира, призрачное кьяроскуро. Императрицы теней. Они реальнее людей, Карр, реальнее великих актрис – тех, кто добывал себе роли на диване у продюсера. Потому что это символы, Карр, символы наших самых глубинных томлений и… да-да! – самых потаенных страхов, самых заветных желаний. Раз в десятилетие обязательно появляется несколько женщин, чтобы достичь этой удивительной формы существования – больше чем жизнь и меньше чем жизнь, – которая остается после смерти или умирает раньше их. И как правило, одна из этих женщин поднимается выше всех, становится главным символом, царицей призраков, мечтой, которая заманивает на путь исполнения желаний и гибели. В двадцатые годы такой царицей была Гарбо – Гарбо Вольная Душа… Это название я дал созданному ею символу, ее романтической маске, предвещавшей Великую депрессию. В конце тридцатых и начале сороковых это была Бергман, Отважная Либералка, ее свежесть и улыбка в стиле шведский модерн помогла нам встретить Вторую мировую войну. А здесь, – прикоснулся он к солидной папке на коленях, – Эвелин Кордью, Добросердечная Приманка, девица, которая со смиренным пожатием плеч, с глупым хихиканьем признает свою далеко не безобидную сексуальность, и одному Богу известно, какую чудовищную катастрофу она преподнесет нам в будущем. Да, она здесь, в пяти призрачных версиях. Вы заинтригованы, Карр?
Я был настолько поражен, что несколько секунд не мог произнести ни слова. Либо Слайкер догадался об истинной цели моего визита, либо это поразительное совпадение. Я смог лишь облизнуть губы и кивнуть.
Слайкер некоторое время смотрел на меня, потом ухмыльнулся.
– Ага, – сказал он, – вижу, вы слегка шокированы. Догадываюсь, что под этой личиной умудренного скромника прячется один из миллионов самцов, втайне мечтающих оказаться на необитаемом острове со сладенькой Эви. Ева-Линн Кордуплевски, дочка шахтера, получившая образование исключительно в трущобных кинотеатрах, – это очень непростой культурный феномен. Это бесчисленные мечты, сплавленные в одну сверхмечту – в мечту-императрицу. У нее истеричная натура… а еще, Карр, у нее необыкновенные способности медиума и гипертрофированное честолюбие… Природа наказала ее ипохондрией – и наградила пробивной силой, которой нет и у миллиона школьниц, жаждущих актерской славы. Круглая дура, совершенно чуждая рациональному мышлению, – но с интуицией, вдесятеро превосходящей интуицию Эйнштейна. И этой интуиции ей хватило, чтобы понять, какой символ нужен нашей эксплуатирующей секс культуре: юная мученица, с упоением позволяющая мужчинам и природе надеть на себя раскаленные оковы сексуальности. С бесконечным терпением, со сверхъестественной пластичностью она подвергала себя легчайшим касаниям экранных светотеней – и в конце концов эти касания вылепили из нее вожделенный символ. Мне она иногда представляется на обочине широкой автострады – девушка в дешевом платье, ослепленная фарами приближающегося автобуса. Автобус останавливается, девушка тащит за собой по ступенькам любимую козочку и вовсю хихикает, объясняясь с водителем. Этот автобус – цивилизация.
Всем известна судьба Эвелин, до определенного момента освещавшаяся с удивительной скрупулезностью. Это и эротические шоу в начале пути, и достойная всяческих похвал верность мультсериалу «Девушка в затруднительном положении», для которого наша героиня позировала, и эпизодические роли в кино, и поразительно своевременный успех фильмов «Термоядерная блондинка» и «Сага о Джин Харлоу», и развод с Джеффом Грейном… Что такое, Карр? Кажется, вы хотели что-то сказать? И страстная мечта о настоящей сцене, интеллектуальной неординарности и власти. Вы ведь даже не представляете себе, как жаждала эта дива развить свои мозги и приобрести влияние, после того как пробилась наверх.
Я сам соприкоснулся с этой жаждой, Карр, и горжусь тем, что сделал больше для ее утоления, чем неисчислимая богемная обслуга за щедрые гонорары. Эвелин Кордью многое узнала о себе, сидя вот в этом кресле, а еще благодаря мне сумела дважды избежать психического срыва. Беда в том, что, когда на горизонте замаячил третий, она предпочла довериться проросткам пшеницы и йогурту, а теперь люто меня ненавидит… Надеюсь, и свою диету тоже. Она дважды покушалась на мою жизнь, Карр, и пыталась запугать – натравливала гангстеров и еще кое-кого. Она оклеветала меня перед Джеффом Грейном, с которым еще встречается иногда, и Джерри Смысловым, и Ником ДеГрации, – дескать, я добыл компромат о ее стриптизном периоде и более поздних приключениях: тут и несколько интересных фотоснимков, и реальные сведения о доходах и налоговых отчислениях, и будто бы я всем этим бессовестно ее шантажирую. На самом же деле она хочет вернуть пять своих призраков, а я не могу отдать, потому что призраки способны ее погубить. Да, Карр, погубить. – Слайкер для вящей убедительности помахал ножницами. – Эвелин заявляет, что из-за призраков, которых я у нее забрал, она постоянно теряет в весе («в скелет превратилась» – вот ее слова), и у нее бывают помрачения рассудка, и иссякла психическая энергия. А что же на самом деле? Призраки успели выкачать из нее уйму зловредных мыслей и разрушительных эмоций, и вся эта грязь в буквальном смысле прикончит ее, если будет заново впитана. Так сильна в них жажда убийства. Правда, до меня дошел слух, что Эвелин действительно малость похудела и поблекла, – в своем последнем фильме она выглядит неважно, даже голливудская медицина и косметология не помогли. Возможно, она и впрямь настроена винить в этом меня. Я-то не смотрел этот фильм, а вы, Карр? Если смотрели, что скажете?
